Лукава осень. Не входит сразу, годит. С изнанку чудится, что стоит она на месте, хрустит листьями, откусывая понемногу с ветвей дерев, будто от тех же яблок, лущит подсолнухи, сушит лещину. И когда уж дождётся, что свыкнутся с нею, не глядят, тут же делает первый шаг.
Сперва семенит, – тихо, крадучись. Если бы не следы её ступней, узкой лодочкой, не догадаться ни за что, не уличить. Но однажды утром покажется вдруг, что, – то ли простору стало больше, то ли небо немного раздалось, съехало на лес. А по траве как бы пробежала девочка, примяла маленькой ножкой траву. Да не так только, не разочек, но расшалилась, разбегалась, вытоптала тропинки, оборвала листву, разогнала всех, – кого по норам, по домам, а которых и вовсе прочь из этих мест…
А сама-то уже и не девочка, а дама, в дорогих нарядах, золотой парче… И вроде бы даже собралась уходить…
– Что ж так-то? Али вам нехорошо у нас?
– Загостилась я, довольно. – Степенно ответит осень, да и уйдёт, не поклонившись ни разу, не обернувшись напоследок. То ли стыдлива слишком, то ли горда, разве разберёшь?
…Ночью, тайно от прочих, к округе заходил дождь. В непросохший ещё, неряшливый войлок неба, кутается осень, как в побитую молью горжетку. Поговаривают, не готов покуда её наряд, Ну, что ж, и осень не всякий час при параде, дело-то мирское, земное, временное от того…
Надобно…
Утро округа встретила не вполне свежей. Стоялый туман воздуха сперва мешал осмотреться по сторонам, но после как солнцу дали, наконец, пройти, оказалось, что перламутровые колени пригорков расцарапаны ровными полосами следов, среди которых, – мимо линии – по паре точек с запятой рассудительного во всём зайца, скоропись4 скороговорки косули и в нужных местах – увесистые, словно сургучные, печати шагов лося.
Сбитая по пути роса доносила без обиняков с кривотолками: кто, куда, давно, либо недавно побывал здесь. Птичьи письмена по обыкновению невнятные и по причине лёгкости характера (не путать с легкомыслием!) – в расчёт не берём, хотя…
Птицы, если взаправду, пускай пугливы, но любопытны ж, отходчивы, не помнят зла, лишь правописание у них хромает часто, как сами они. Тут уж – ничего особенного, бытие определяет и походку, и подход к жизни. Всё вприпрыжку, на лету, слёту, между небом, без которого себя не мнят, и землёй, без коей им тоже – никак. От сего – недостаток простоты в обращении к ней, нешуточная манерность и искренне изумление полученным от неё ж ответам. И тоже – всё неспроста!
К примеру – дрозды. Передвигаются прыжками, приседая при этом, словно жжёт им пятки или совестно, от того, что мало внимания уделяют они земле. И уж жеманятся, прежде чем соберутся с духом взлететь… любо-дорого! Чудится, будто бы то не птица вовсе, а дитя отпрашивается у мамки погулять: и хотя славно, сытно, да сладко подле неё, а и с друзьями охота пошалить, порезвиться.
Пригорок