и в камине трещат образа.
Мы захватаны, словно страницы,
нас читали от каждой ресницы
до следов на проклятой земле.
И под мутным стеклом небосвода,
позабыв, что такое свобода,
мы горды тайниками в столе.
И себе, как другому сословью,
задолжали слезами и кровью
и, губами едва шевеля,
что-то силимся вспомнить из песен…
А за окнами снежная плесень,
полуправда шута-февраля.
Арбат
Костюмчик вроде бы изысканный,
но лик измучен, как борзая.
Штанина правая обрызгана,
а левая, как смерть, косая.
Там, на углу, где «Бутербродная»,
в кругу друзей и святотатства,
клеймит душа твоя безродная
пороки мира и арбатства.
Усердствует гитара бренная,
не греет пальтецо из плюша,
и ластится к ногам смиренная
географическая суша.
На этой улице заезженной,
как шутка с непечатной фразой,
ты непростительно изнеженный
и незаконно синеглазый.
Как жаль, что ты продался массово
надзору форменного хама,
ведь ты красив, как проза Гамсуна
или как песня Вальсингама…
Слава богу
Ничего, что ночь меня тревожит, —
слава богу, стражник не треножит
и на месте мятый кошелёк.
Я шагаю, ох как я шагаю,
из шагов я жизнь свою слагаю,
слава богу, путь мой недалёк…
Я расстался с прежними врагами,
я прошёл неслышными шагами
по тропе, по шаткому мостку
над землёй, над шумным водопадом,
я с собой сражался, словно с гадом,
прижимая правую к виску…
Ничего, что плоть моя устала,
а душа из тяжкого металла
тянет вниз, заносит за края,
это всё проходит, слава богу…
Ничего, что я забыл дорогу.
Бездорожье – родина моя.
Преддверие войны
Ветры веют ото всех сторон,
Люди ходят в жёлтом и чужом.
Сумрак взвился клочьями ворон —
Ангел полоснул его ножом.
Город заворочался в бреду.
Зарыдали мальчики во сне.
Потемнели яблоки в саду —
Это мир готовится к войне.
Это мы, железо и кирза,
Встанем неприступною стеной.
Это нас швырнут, как образа,
В пыль и в грязь, в огонь и в перегной.
Это мы седлаем жеребцов,
Прогреваем танков дизеля.
Предстоит сведение концов
В точке абсолютного нуля.
Походная жизнь Трофимова
Памяти Серёжи Евсеева
Болеет сердце. Я здоров как бык.
Молчит душа, свирепствует свобода.
Я прочитал семьсот священных книг,
когда, как все, вернулся из похода.
А что ждало ушедшего в поход?
Пещера ли без дна? Даль океана?
Зачем