– Ты что, голубчик, бунтовать вздумал, дуришь? – погрозил ему хлыстом Лысухин.
Браслет прижал уши, не спуская с хозяина глаз. Старший, Сенька и Рыбкин почтительно стояли позади. Из денника донесся удушливый запах разлагающихся испражнений.
Лысухин поморщился и удивленно посмотрел на старшего.
– Что это значит? Отчего такая грязь? Ты убираешь? – обратился он к Сеньке.
Сенька покраснел и молча тер ладонью по штанине.
– Так не позволяет войти к себе в денник никаким родом! – пришел на помощь Сеньке старший.
– Чепуха! Стыдитесь! Подхода у вас нет к лошади. Какой же ты конюх, если лошади боишься? – упрекнул хозяин Сеньку. – Распустились без меня. Вот, смотрите.
Лысухин взялся за скобу. Старший подскочил и уперся ногой в дверь.
– Ваше высокоблагородие!
– Ты что? – удивился Лысухин.
– Не надо, живым не останетесь, – вдруг перешел на шепот старший.
– Убери ногу, – приказал Лысухин и, открыв дверь, переступил порог.
Браслет ниже опустил голову и сильнее прижал уши, Лысухин остановился у порога и шарил в кармане, ища сахар. Он собирался с куском сахара подойти ближе к Браслету. Но второго шага жеребец сделать ему не дал. Молча ринулся он на человека. Лысухин успел прыгнуть к двери, но зубы Браслета впились в его плечо и потянули назад, в денник. Лысухин зацепился пальцами за косяк. Сенька и старший схватили его за руки и потащили вперед, в коридор. У Лысухина перекосилось лицо. Воротник сдавил шею, как петля, и не позволял свободно дышать. Старший, Сенька и Рыбкин тянули его изо всей силы, с риском вырвать ему руки, но Браслет был сильнее их, и Лысухин медленно пятился в денник. Внезапно раздался сухой треск. Лысухин, Сенька, старший вылетели в коридор и плашмя растянулись на полу. Не теряя ни секунды, Рыбкин захлопнул дверь в денник. Лысухин поднялся с пола последним. Он был обнажен до пояса. Воротничок, галстук и один манжет – всё, что осталось на нем от верхней части костюма. Сенька поднял с полу шляпу и подал хозяину. Тот машинально напялил ее на голову. Растерянный, с дрожащими губами, в смятой шляпе, в воротничке и галстуке на голом теле, Лысухин был жалок и смешон.
– Спасибо, – выговорил он наконец и потянулся за бумажником. Пальцы царапнули обнаженную кожу на боку.
Лысухин только сейчас заметил, что он раздет, и беспомощно оглянулся. Браслет яростно трепал в зубах остатки его одежды. Бумажник выпал из кармана и валялся на мокром навозе. Растоптанные копытом оранжевые, зеленые и синие кредитки безжалостно втаптывались в грязь.
– Прошу простить за беспокойство, эта лошадь мне не подходит. Я не ковбой, – вдруг неожиданно заговорил молчаливый покупатель и, вежливо шаркнув ногой, ушел из конюшни.
– Сегодня же застрелить гадину, – приказал Лысухин.
– Такая лошадь раз в десять лет рождается, ваше