– Что я должен буду делать у вас?
– Выполнять спецзадания по защите государственных интересов страны за ее пределами. Значит, так, майор, отныне вам придется быть осторожнее в связях… Лучше, чтобы о них мы узнавали от вас.
– Это тоже относится к специфике моей новой работы? – поинтересовался Ратников.
– Да, – коротко ответил генерал.
– Вы имеете в виду…
– Голова садовая, ты хоть знаешь, кто она? Кто ее отец?
– Во время переливания крови несколько неудобно выяснять биографию донора.
– Ладно, все равно завтра все закончится, – устало сказал Олег Александрович.
– Почему? – мгновенно насторожился Ратников.
– Потому что завтра вы улетаете в Москву, но она на пассажирском «Боинге», а ты – на транспортном «Иле», улавливаешь разницу?..
– Каждый едет в своем классе?..
– Вот именно, майор, каждый в своем! И дальше тоже – в своем. Под вечер со стороны океана снова пришел тропический ливень с грозой. Прибрежные пальмы качались и клонились к земле. Их контуры четко прорисовывались в частых вспышках ярких молний, полосующих небо над океаном, по которому неслись к берегу и с грохотом разбивались о него гигантские черные волны.
Ратников стоял у окна, не в силах оторваться от разбушевавшейся стихии. Когда его шею обвили горячие, ласковые женские руки, он от неожиданности вздрогнул.
– «Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит…» – вдруг тихо сказала она. – Классики всегда точны…
Он отвернулся от окна и, притянув Риту к себе, стал покрывать поцелуями ее плечи, шею, лицо. Потом отстранился и пристально посмотрел в ее кажущиеся в сумерках черными глаза – в них отражались полосующие небо молнии.
– Сказка кончилась, Афродита-Рита, завтра я улетаю в Манагуа!
– Знаю! – кивнула она. – Увидела Олега Александровича и все поняла. Но у нас еще есть последняя ночь, и никто не сможет отобрать ее…
Их тела сплелись в единое целое. Будто разбуженная буйством природы за окном, их страсть вспыхнула с такой же неистовой силой.
Когда первые сполохи занимающегося утра заглянули в окно комнаты, она, не стесняясь своей наготы, подошла к двери, ведущей на веранду, и распахнула ее. Гроза, ярившаяся всю ночь, прекратилась, лишь глухие стоны грома еще доносились откуда-то из сельвы да капли, падающие с крыши веранды, отбивали монотонный печальный ритм.
– Ты любишь меня? – спросил он.
Она рухнула на кровать и покачала головой:
– Таких, как ты, не любят. К счастью или к несчастью моему, в таких сгорают… Да только все равно ведь ты меня не позовешь. У тебя война – твоя любимая, вместо женщины. «Наши жены – пушки заряжены!» Так? Ты, небось, лежишь со мной, а сам думаешь: «Навязалась на мою шею!» Молчи, молчи, знаю, что не права. И права