Не нашлось потому, что, поскольку никто до этого ничего такого не спрашивал, мне и в голову не приходило, что когда-нибудь подобный вопрос прозвучит. Я поймала себя на том, что впервые задумалась над ответом, и тут же поняла, почему никто и никогда не задавал мне этот вопрос. Потому что, на первый взгляд, ответ был очевиден. Одно из двух. Либо я настолько прониклась его печальной судьбой, что виноватила бы себя всю оставшуюся жизнь, если бы обрекла его на угасание в сиротском приюте. Либо с той минуты, как я взяла его на руки, мы почувствовали такую взаимную привязанность, что расставание стало немыслимым. Эти причины считали истинными даже мои ближайшие друзья. Я уже не говорю о родственниках, которые по своему положению должны знать меня лучше других.
Так вот, все ошибались.
Единственным, едва ли не всепоглощающим чувством в первые месяцы после разрыва с Джорджем было ощущение провала. Как будто я провалила свой самый первый экзамен на взрослость. Все, не исключая меня, были уверены, что мы с Джорджем обязательно поженимся. Какой смысл тратить на кого-то три года, если делу конец не венец? И вдруг одним прекрасным солнечным воскресным утром Джордж со всем ко мне уважением заявляет, что больше меня не любит. Заявляет как ни в чем не бывало.
Будь я честна с собой, я бы и сама признала, что тоже его разлюбила. Когда мы познакомились, мне был двадцать один год. Но уже в двадцать четыре я с трудом могла понять ту девочку, которая когда-то по уши влюбилась в Джорджа. От нее осталась коробка, полная старых фотографий, на которых был запечатлен кто-то, отдаленно напоминающий меня формой носа и глазами, в каких-то несуразных одеждах и с прической, больше подходящей институткам, но уж никак ни мне нынешней. Во мне зародились смутные подозрения – разумеется, подсознательные: что, пока ты меняешься сама, то, что казалось тебе пределом мечтаний каких-нибудь три года назад, новой тебе уже таковым не кажется. И всё же слова «я больше тебя не люблю» стали ударом под дых. «А что, если новая я, – не отпускала меня мысль, – уже неспособна вызывать любовь?»
Вдобавок меня стали терзать сомнения по поводу карьеры. Пока мы были вместе, мое мизерное, как и везде в этой области, жалованье в неприбыльной организации представлялось мне чуть ли не дополнительной роскошью. Ведь Джордж получал более чем достойную зарплату. На новом жизненном этапе меня вдруг осенило: слово «жалованье» произошло от «жалеть». Надо было что-то менять. Но я не понимала, гожусь ли для такой работы, где в день получки было бы не о чем вздыхать.
Утверждать, что я окончательно утратила веру в себя, было бы решительным преувеличением. Но, по сравнению с прошлым годом, оптимизма явно поубавилось.
Я не смогла ответить нет на звонок Пэтти, когда услышала историю Гомера впервые. Но это вовсе не означало, что я не скажу нет потом (вообще-то, именно это я и собиралась сделать, намеренно