– Рамку переносишь так… – показала.
– Кант оформляешь вот эдак.
– Обои выполняешь темней, фон – просветляешь плавно.
– В прорисовке – сначала светлей, потом темней.
– На подсушку лож ровно, в тенёчек, за зайчиком.
Ну и так дальше. Но стоять за спиной строго-настрого запретила. (Было кому за спиной стоять: две девочки и трое мальчиков ещё. Не ему чета!..).
– Не стой над душой. Что? делать больше нечего! Промой кисти, помой окна, убери с полу мусор, протри влажным, за красной глиной не забудь…
Рыл, мыл, убирал, таскал, толок, скоблил – без дела не сидел. Деревенские мальчишки народ трудолюбивый, городским не чета! Когда успел, неясно. А только нашла матушка на его тумбочке под тряпицей набросок, поначалу. А на нём – уже всё по канону: и сюжет, и компоновка, и перспектива, и поза, и жест. Когда пострел успел – вот тебе и на! Ни сном ни духом, как говорится. Кто б подумал… Ну, ладно – набросок. Сто раз ещё испортит. Подумаешь…
Да тут же и позабыла о том.
И вдруг:
– Матушка, к игуменье!..
…Выставлялись иконки на погляд. Иконки воспитанников-учеников. И среди них та самая, «Егоркина». Которую проглядела. На вопрос «Можно? – ответила, махнув рукой, – Да ставь…». «Он-то куда ещё?! «Богомаз…», – ни роду, ни племени…», – подумала про себя. А теперь обмерла внутри: «Не иначе… Зря не глянула. Вот гадёныш подколодный, вот выползок!», – предполагая неприятности, заранее про себя обругала.
– Кто это у тебя, сестра, там отличился? – Игуменья заговорила ласково, показалось, с заботой.
– А что, матушка?
– Да вот сёстры сообщили: «Новый Спас в светёлке…». Ну, я спустилась, – правда, светла светёлка! Одной иконкой и светла, можно сказать. Остальные ладные тож, да рядные. А этот ясен, да уж больно непохож. На иудея не похож… Рус, синеглаз, простолик. Но вот взгляд… до жути-глубины в прошлом, а в будущем до высоты небесной. Как, сестра, это понимать? Ладно ли? «Из варяг в греки», – одним словом, – «из тьмы язычества к небесам обетованным». Так, что ли? Сомнительно больно получается. Как камень ведомый на перепутьи. Смущение, однако: «Это найдёшь, а это потеряешь…».
Иконница ни жива, ни мертва. Внутри всё похолодело. Глаза навыкат, ртом хлопает, аки рыба, а сказать ничего не может.
– Что с тобой, сестра, – скосила набок голову игуменья. – Всё ли с тобой ладно? В себе ли ты…
Та – бух на колени:
– Виновата, матушка! Проглядела я огольца никчёмного. Да и иконку его не удостоила. Самосевком взошёл обормот! Огорошил… Не ведаю о чём и речь, за что бранишь, выговариваешь. Недоглядела.
– Да не браню я тебя, бог с тобой, а остерегаю. Посмотри, коли так. Да к подмастерью присмотрись. Паренёк у тебя не простой, кажись. Повнимательней…