ты не по адресу явилась,
тебе скажу как на духу,
чтоб прочь под горочку катилась.
Удел твой час, а может, два,
не мил мне свет в твоей неволе,
и восславлять тебя, змею,
лишь буду только в бранном слове.
Уж зыбок след, умчался день,
за горизонтом он растаял,
и только слёзно ропщет лень,
чтоб до утра её оставил.
Ладья
Несётся прочь в чужие дали
неутомимая ладья,
и день и ночь скользит по глади
под парусом через моря.
Под парусом в порыве ветра
в закалке крепкой, волевой,
туда, куда велит ей сердце —
к мечте с надеждой и душой.
Коль ветра нету или стихнет,
ладья не прекращает путь,
гребец навалится на вёсла,
ведь недосуг ему тонуть.
Ведь недосуг ему с дороги
сходить, бездействовать, роптать,
и только толику тревоги
в ладье под сердцем не унять.
Несётся прочь в чужие дали
неутомимая ладья,
и день и ночь скользит по глади
под парусом через моря.
Под парусом в порыве ветра
в закалке крепкой, волевой,
туда, куда велит ей сердце —
к мечте с надеждой и душой.
Изглодала душу тревога…
Изглодала душу тревога,
одолела, горька тоска,
мне б отвадить их от порога
и не ведать уже никогда.
Опостылели мне их объятья,
что трясина болота, друзья…
Вязну! Вязну! О, что за проклятье!
Где же твердь и свет в небеса?!
Где же лучик, где неба кусочек?!
Где нет мглы и видны облака?!
Мне б вдохнуть счастья глоточек,
чтобы вновь сияли глаза!..
Изглодала душу тревога,
одолела, горька тоска,
мне б отвадить их от порога
и не ведать уже никогда.
В утреннем зареве
Спозаранку в утреннем зареве
нараспашку открыта душа,
благодарствует, что в земном вареве
день побыть даровала судьба.
Рукоплещет всходящему солнцу,
озорным его первым лучам,
что тихонько крадутся к оконцу,
опосля всё настырней к глазам.
Рукоплещет белёсому свету,
пенью птиц и зелёной траве,
улыбается нежно рассвету
в непорочном своём естестве.
Спозаранку в утреннем зареве
нараспашку открыта душа,
благодарствует, что в земном вареве
день побыть даровала судьба.
Родной, любимый взгляд очей…
Родной, любимый взгляд очей
из-под усталых век
в душе я бережно храню —
он мне что оберег.
Он