Кое-кто из гридей сдавленно засмеялся. Вот эта вот сосна бортевая – ростом не вышла? Силой не удалась?
– Каковы же тогда братья твои? – Олег улыбнулся.
Когда он немного пригляделся, Горыня начала его забавлять.
– Ну, каковы… Вот было, брат мой, Бурюшка, с женой повздорил, из дому убежал, бегает, ищет, на чем бы зло выместить. На Дунай-реку прибежал, в гору плечом уперся да двинул – гора на реку перешла да и русло засыпала. Вода людям луга и поля подмыла, они к отцу приходили, просили: Волот Волотович, не оставь милостью, сделай Дунай-реку как было!
– И что?
– Он Бурюшке велел: ты реку испортил, остолоп, ты и поправляй! Пошел поправил – отца не ослушаешься. Другой брат наш, Туча, ему подсобил: он может гору любую рукою взять за верхушку да и перебросить куда захочет. Младший наш, Хмарушка, как вдарит правым кулачищем по скале – вода пойдет. Вдарит левым – огонь заблистает. Стрый наш, Крушигор, такую забаву имеет: подбросит камень, да так высоко, что тот, покуда летит, подрастет, потом упадет – враз на том месте озеро сделается…
Горыня помолчала, вздохнула.
– А вуюшку нашего, Грознобоя, мы вовсе в цепях железных держим в пещере глубокой, уж больно он того… как раззадорится, так удержу не знает. Коли вырвется, то пойдет все подряд крушить от дурного ума. Нам и бабка заповедала его не выпускать, кроме разве какой войны. Говорят, у бабки нашей Камены девять голов, но я ее не видела никогда, меня к ней не пускают – говорят, молода больно.
– Сколько ж тебе лет? – с жалостью, будто перед нею была бедная сиротка, спросила княгиня.
Горыня хотела ответить, но задумалась.
– Помню, как Дивьян, вуйный брат матушки нашей, жену хоронил, – стала припоминать она. – Так уж он горевал, шапкой ей на могилу землю носил – сделались горы Кавкасинские, а потом сел над тою ямой да стал слезы точить, пока не сделалось море… Это помню. После помню, как по тому морю Кий князь в греки ездил к цесарю в гости – тогда мне уж лет триста было. А князь Кий давно ли помер?
– Да лет триста тому, – невозмутимо ответил Олег, будто каждый день разговаривал с теми, кто видел древнего князя из преданий.
– Стало быть, мне лет шесть сотен будет.
Олег прикрыл рот рукой, пряча усмешку. Его очень забавляла эта беседа, а верить ли во все рассказанное, он пока не пытался решить.
– Ты, видать, проголодалась, от гор Угорских-то путь неблизкий.
– И не говори, господин! – Гостья доверительно улыбнулась.
– Вели на стол подавать, – Олег кивнул тиуну. – Да и нам тоже время.
Боязливо оглядываясь, челядинки проводили гостью в девичью избу, где она могла умыться; там она оставила плащ и кольчугу, а порты и короткую мужскую рубаху сменила на женское варяжское