все идет как по маслу.
– Ну что? – спрашивала она. —
Уже скоро?
– Да, да! – отвечал я. —
Только не торопите меня.
– Ну скорее же, скорее! – просила она. —
Мне надоело ждать!
– Потерпите еще немножко, – говорил я, —
куда вам спешить?
– Но почему же так долго? – возмущалась она. —
Так ужасно долго!
– Потому что это навсегда, – говорил я, —
потому что это навеки.
– Ну, теперь-то уже готово? – спрашивала она. —
Сколько можно тянуть?
– Да, уже готово, – сказал я
и поглядел на нее
влюбленными глазами.
– Не глядите на меня так! – сказала она. —
Вы что,
с ума сошли?
Целый день
Я решил тебя разлюбить.
Зачем, думаю,
мне любить-то тебя,
далекую —
ты где-то там,
а я тут.
Зачем, думаю,
мне сохнуть по тебе —
ты там с кем-то,
а я тут без тебя.
К чему, думаю,
мне мучиться —
разлюблю-ка я тебя,
и дело с концом.
И я тебя разлюбил.
Целый день
я не любил тебя ни капельки.
Целый день
я ходил мрачный и свободный,
свободный и несчастный,
несчастный и опустошенный,
опустошенный и озлобленный,
на кого – неизвестно.
Целый день
я ходил страшно гордый
тем, что тебя разлюбил,
разлюбил так храбро,
так храбро и решительно,
так решительно и бесповоротно.
Целый день
я ходил и чуть не плакал —
все-таки жалко было,
что я тебя разлюбил,
что ни говори,
а жалко.
Но вечером
я снова влюбился в тебя,
влюбился до беспамятства.
И теперь я люблю тебя
свежей,
острой,
совершенно новой любовью.
Разлюбить тебя больше не пытаюсь —
бесполезно.
В порыве отчаянья
В порыве невыносимого отчаянья
я схватил телевизионную башню
высотой в триста метров
и швырнул это сооружение
к ее ногам.
Но она и глазом не моргнула.
– Спасибо, – сказала она, —
пригодится в хозяйстве.
(Практична она
до ужаса.)
– А как же телевиденье? —
спросил я, слегка оробев.
– А как угодно, – сказала она
и улыбнулась невинно.
(Эгоистка она —
таких поискать!)
В порыве слепого отчаяния
я набросал к ее ногам
гору всяких предметов.
– Бросай, бросай! —
говорила она.
Я и бросал
Вспотел весь.
Озорство
Утром