Тягостное молчание нарушил Ххнн.
– У тебя кровь из носа идет.
– Подбери слюни, – огрызнулся Йозеф и, нашарив платок, аккуратно приложил его к ноздре.
За что она его невзлюбила? За что так иррационально мучает? Нет причин, нет смысла. Это какой-то фарс. Что-то часто это слово стало приходить на ум. Жизнь вытесняется фарсом, в котором больше трагического, чем комического. На что она тогда нужна?
И Мрланк вдобавок погиб.
Он поднял стопку, выпил молча, не чокаясь.
– Привет тебе от Калиоки, Хрен, – вспомнил Йозеф. – От моего второго, вы с ним еще в гонки соревновались. Третий месяц по больницам, операция за операцией. Если б не ты, умер бы уже. И не мучился бы, – добавил он печально.
– А ты сам давно у врача был? – осторожно поинтересовался Ххнн.
– Считай, каждую неделю бываю, – буркнул Йозеф. – То ногу сломал, то нос… У меня скоро по рентгену превышение дозы будет.
– Переломы – это мелочи, – ну надо же! Гржельчик вот относился к переломам серьезно. Кости – каркас организма. – Ты бы проверился как следует. Кровь бы сдал на анализы, как у вас принято.
– Ты что-то заметил? – Йозеф отложил окровавленный платок.
После случая с Калиоки он стал доверять нюху шитанн. Чувствовал он себя преотвратно – помимо ноги и носа, болел бок, голова, поясница… Зуб еще разнылся, как назло. Так что он особо не удивился, когда Ххнн, помявшись, сказал:
– Извини, Гржельчик, день сегодня черный – все новости плохие. Я, конечно, эстет и все такое, большинство шитанн менее привередливы, но, по мне, твоя кровь для питья уже не годится.
Первое время Бен подсознательно ждал рассвета, потом попривык. Рассвета не будет. Земли Ихстл – край вечной ночи. Темно, впрочем, не было. Не то чтобы очень светло – пришивать пуговицы он бы не решился. Яркие белые, желтые, зеленые, голубые фонари создавали ощущение непрерывных разноцветных сумерек. Суточный ритм был и здесь: сверкание рекламы днем, оживление уличного движения утром и вечером, светящиеся окна домов; в ту пору, что считалась ночью, окна гасли, огни города становились тусклее, а улицы – пустыннее.
Пейзажи были сюрреалистичны. Светлая нитка утрамбованной дороги вела рейсовый снегоход среди тьмы. Затем по обе стороны дороги появились освещенные прожекторами огромные квадраты полей с чем-то невнятно зелененьким. Бен подивился, что в этом вечном сумраке умудряются расти какие-то растения. Спросил у старушки кетреййи, сидящей рядом с ним, что это. Бьярц, ответила она. Эйзза рассказывала ему о бьярце. Из него готовят вкусную зеленую кашу. Странный