– Чтобы сказать, что ты не можешь уйти. Баве против. И я… я хочу, чтобы ты осталась.
Элис поднялась на ноги.
– Подожди, мне нужно кое-что сделать.
Она вышла, шлепая босыми ногами по полу, и Милн, который и без ее просьбы не собирался никуда уходить, тяжело вздохнул, снова осматривая комнату.
Здесь был беспорядок, но какой-то странный, как будто случайный, похожий на тот, – как в их спальне в Груневальд – разбросанная одежда, разбитие пластинки, ящик с письмами… взгляд Эдварда зацепился за угол тетради в голубой обложке, похожую на те, в которых он писал в колледже.
«…Сегодня я получила письмо от Стива! Но его я прочитаю потом, сначала, как всегда, я прочитала записку от Эдварда Милна. Помнишь, он обещал, что напишет мне правила игры в футбол? Так вот, он выполнил обещание, и теперь у меня есть его забавный рисунок, где нарисовано футбольное поле и игроки обеих команд…»
Запись оборвалась, а внизу этого же листа рукой Эл было аккуратно выведено «Элисон Милн». Эдвард долго смотрел на запись, перечитывая ее снова и снова, и почти физически ощущая, как давняя головоломка, которую он уже и не думал собрать, начала сама подбирать нужные детали. Неужели Эл действительно была влюблена в него? А он?..
Он не помнил ни своего обещания написать ей правила игры, ни своих рисунков, вложенных в письмо Стива, но он до сих пор отчетливо видел Элис такой, какой она была в первый день их встречи здесь, в Лондоне. Утром того дня он едва успел вернуться из Берлина, где снова разыгрывал из себя Харри Кельнера, который тогда и не подозревал о том, что скоро ему предстоит жениться.
– Ты читаешь мои дневники?
Элис остановилась на пороге комнаты.
Посмотрев на нее, Эдвард отметил, что волосы на виске девушки стали влажными, и следы крови исчезли. Но из раны снова, друг за другом, побежали вниз узкие красные капли.
– Да, – хрипло ответил он, и мысль о том, что с девушкой что-то не так, снова забилась где-то в глубине его сознания.
Эл стала бледной и еще более беспокойной, на лбу выступили крупные капли пота, а блестящие глаза хаотично осматривали комнату. Облизав сухие губы, она подошла к Эдварду, вытащила из его руки тетрадь со своими записями, отбросила ее в сторону, прильнула к Милну всем телом и поцеловала в губы.
Кровь забилась в его голове горячими волнами. Крепко обняв Эл, он приподнял ее, сцепил руки, почти слепо, на ощупь, пронес по комнате, пока ее спина не коснулась дверцы высокого шкафа, – того, с которого совсем недавно упал тяжелый деревянный ящик.
Эдвард торопливо расстегнул лиф ее платья, с жадностью покрывая поцелуями тело Элис. Прерывистое дыхание коснулось его лица. Она целовала его медленно, – и страстно, и нежно, и в какой-то момент Эдварду показалось: его сердце не выдержит этих безумных, прерывистых тактов, сбивающих вдох и выдох в рваную нить. И чем дольше она целовала его, тем больше он желал продлить