Левые отреагировали на новое правительство незамедлительно, назвав его вызовом польской демократии со стороны реакции, кабинетом эксплуатации трудящихся, поражений во внешней политике, краха обороноспособности государства, не способным восстановить экономику страны. В связи с этим они объявляли правительству «непримиримую борьбу и самую решительную оппозицию»[312]. Это была достаточно традиционная и, видимо, ожидаемая правоцентристами риторика, которой вполне можно было не придавать особого значения.
Но в этот момент активзировался Пилсудский. В интервью от 10 мая он заявил, что создание кабинета вовсе не означает окончания правительственного кризиса, поскольку Витое игнорирует моральные интересы государства. Маршал уверял читателей, что это будет правительство коррупции и злоупотребления властью, созданное ради партийной и личной корысти, что особенно сильно пострадают вооруженные силы и обороноспособность страны, что его вновь лишают возможности вернуться в армию. Поэтому он объявляет войну надругательству утративших чувство меры партий над Польшей, забвению ценностей высшего порядка ради материальных выгод. Был намек и на то, что правительство Витоса готовит на него покушение[313].
Это интервью было обращено к офицерам, многие из которых чувствовали себя неуверенно в связи с намерением Здзеховского сократить офицерский корпус, а также к интеллигенции, чуткой к моральным аргументам. С политической точки зрения оно являлось открытым вызовом конституции, в полном соответствии с которой было сформировано правительственное большинство. Таким образом, проводя с конца 1925 г. политику «повышения ставок в игре», маршал достиг Рубикона. В конце первой декады мая 1926 г. у него оставалось только два пути – навязать свою волю парламенту и правительству или проиграть, и на этот раз, скорее всего, окончательно.
Правительство приняло вызов маршала, конфисковав 11 ноября тираж «Курьера поранного» и двух еврейских газет, поместивших текст его интервью. Но немалая часть тиража все же дошла