В его словах не было ничего нового, чего бы она не слышала раньше. Но в слове «ошибка» было что-то, от чего ее всегда тошнило. «Я не планировала, что так случится» было слишком похоже на «этого не должно было случиться», и тогда это переставало быть прошлым Розалины и становилось будущим Амели. И дело было в том, что она не могла сказать ни того, ни другого. Потому что здесь и сейчас Ален был прав. По всем стандартам, которым ее учили, она испортила себе жизнь. У нее все было хорошо, а она выбросила все на ветер из-за легкомысленной ночи с парнем, который ей даже не нравился. Хуже того, она так долго стыдилась себя, что теперь проецировала свои проблемы на того, кто, возможно, оказался бы хорошим человеком, если бы у нее хватило смелости ему довериться.
– Прости, – сказала она. – Я очень об этом жалею.
Рот Алена, с его манящими изгибами, был особенно выразителен, когда он был расстроен.
– Ты все время это повторяешь. Но что мне с этим делать? Или с тобой?
Она все испортила. Совершенно все.
– Не знаю. Мы можем… начать все заново? Ведь я – это по-прежнему я. Просто я не была в Малави.
– Ты сидела рядом со мной вчера вечером и позволила мне говорить, что участие в этом шоу не помешает тебе получить несуществующее медицинское образование. Ты в самом деле так отчаянно нуждаешься в… я даже не знаю в чем… что тебе приходится газлайтить людей ради того, чтобы тебя утешали?
Господи. Неужели это правда? Она не хотела, но разве это имеет значение? Если бы это был фильм, где главные герои запутались в поводках в парке для собак, то неловкая ложь кому-то, кто ей нравится, обернулась бы в причуду или шутку и была бы прощена поцелуем под проливным дождем. Но она повела себя так, как повела, и это было… это было больно.
– Прости, – повторила она еще раз. – Я не знаю, что сказать.
Он резко рассмеялся.
– Что бы ты ни говорила, будет ли это правдой?
– Ален, я…
– Прости. Я на это не пойду.
Он развернулся и ушел прочь. В мягкий полуденный солнечный свет.
И Розалине ничего не оставалось, как последовать за ним, потому что техническая команда торопила их вернуться в бальный зал.
Хоть это и казалось эгоистичным и самоуничижительным, Розалина была не в том состоянии, чтобы обращать внимание на судейство. В основном все сводилось к тому, что у всех было понемногу по обе стороны от «отлично». Дэйв, однако, достаточно сильно отклонился в сторону «не очень», и Розалина стала чуть увереннее в своих шансах продержаться первую неделю.
Несмотря на то что он подал двухъярусный торт вместо трехъярусного, как должно было быть, ему каким-то образом удалось выглядеть одновременно дерзким и побежденным. Как будто он всем телом говорил: «Давайте, признайте, что это дерьмо. Мы же все это видим».
– Значится, с одним из слоев у тебя нелады, – начал Уилфред Хани, улыбаясь своей самой дедовской улыбкой. Словно был таким дедом, который весь был сделан из молочных карамелек. Она в самом деле