– Иногда ты жестоко шутишь.
Этот «месье» был издёвкой, злой шуткой, в ядовитых традициях большого двора. Семейство Бюренов с давних времен приписывало себе родство с древним и гордым французским родом Биронов де Гонто, и папенька Бюрена подписывался – «Карл Бирон», и сёстры его писались во фрейлинском реестре – «Бироновы», и, собственно, сам Эрик… Он понимал, умом, что это наивно и глупость, вот как Монц в нелепой гордыне именует себя – «де Ла Кроа», а настоящий адмирал де Ла Кроа у себя в Ревеле злобно фырчит, отплевываясь от небывалого родственничка.
– Я не шучу, по крайней мере сегодня, – ответил Рене с нежданной серьёзностью, – я знаю, кто ты. Вы и в самом деле родственники с маршалом Арманом. Вот Виллим Иванович, он выдумал свое родство с де Ла Кроа. А ты и твоя семья – вы вправду цепляетесь веточками за большое бироновское дерево, хоть и у самого края. Вы зовётесь от замка Бирон, а не от саксонского городишки Бюрен. Я это знаю, Эрик… Я прихожу по вечерам от метресс, отмываюсь в ванне и ночь напролёт рисую генеалогические деревья моих знакомых дворян, таково уж моё пристрастие. У меня уже целая папка таких деревьев – и собственное, и Унгернов, и Врангелей, и Корфов, и твоё.
– Покажешь?
– Вот еще! Изволь разбираться в собственных веточках сам. – Рене снова фыркнул, словно капризный кот. – Ну, может, когда-нибудь… когда мы станем достаточно близки… Ты обещал мне гороскоп – конечно, позабыл?
– Отчего же. – Бюрен вытянул из-за обшлага свернутый гороскоп. Он весь день таскал его с собой и чуть было не выбросил в печку, когда отчаялся ждать. – Вот, читай. Только какая-то гиль получилась, если честно…
Рене сделал из бутылки очередной глоток и развернул лист:
– Асцендент во Льве, Плутон в восьмом доме… Стеллиум в седьмом доме… Расточительность, игра, склонность к авантюрам. Грациозность и изящество – ты мне льстишь, Эрик… Год двадцать пятый – открывает кредит, что ж, спасибо. Так, год тридцатый – год благовещения… Ты прав, гиль редкостная – куда мне, агностику, и вдруг благовещение. Любовь, взаимная любовь, игра, долги, неограниченный кредит – спасибо, спасибо, маэстро. Сорок второй – эшафот, смерть. Вот порадовал… В расцвете лет…
– Читай дальше.
– Еще не конец? Ага, вот дальше – позор, скитания, утрата себя и – сюрприз, сюрприз! – ещё одна смерть, в году пятьдесят восьмом. Не так обидно – это уже глубокая старость…
– И дальше.
– Ты перестарался, Эрик… Куда ещё – но оно там есть. Скитания, утрата себя, взаимная любовь – о боже, к кому, в такие-то годы! И – ура, вот она, наконец-то! – третья смерть, без даты, но всё равно, это уже мафусаиловы годы. Ты не астролог, Эрик, бросай это дело. Но одно недурно – после каждой смерти я смогу являться к тебе весь в белом…
– Тебе пойдет белое.
Рене убрал гороскоп, куда-то под рубашку, как видно, к самому сердцу, и теперь смотрел на Бюрена, без прежней