Владелец салона, то есть господин Дойл Грант, одетый в строгий, коричневый костюм и белую рубашку не спешил с ответом. Дойл стоял у окна и смотрел на вечернюю дорогу, на которую падали и тут же взметались багряные листья; дорога эта была пуста, да и время было позднее, слышен был только сентябрьский ветер.
В этот вечер Дойл подменяет Марию, которая приходилась ему дочкой и уже второй год работала в отцовском ювелирном салоне. Мария на несколько дней уехала из Нового города, чтобы навестить ослабшую тетю Сильвию, которая проживала в соседнем городке и в последнее время хворала. Сильвия не гостеприимна и ворчлива; жила она одна и детей не имела. Но была рада, когда приезжала ее любимая племянница и скрупулёзно ухаживала за ней.
– С камнем захотел… – сказал Дойл приятным баритоном. – Четыре сотни Питер!
– Ого.
Питер подошел к кассе, взглянул в глаза господина Дойла, в которых однозначно присутствовало что-то благородное, львиное, и сказал:
– Господин Дойл мне не хватает почти сотни… Я так люблю Нику и хочу для нее только самое лучшее! Я готов отдать все свои деньги. Прошу не сочтите мои слова за наглость господин Дойл. Но я вынужден попросить у вас в долг. Я обещаю, что верну все до копейки, а если не смогу, то обязательно отработаю! Вы меня знаете. Я никогда вас не обманывал. Завтра я хочу сделать Нике предложение руки и сердца!
Дойл улыбнулся, явно понимая, что сейчас судьба молодого Питера в его руках, похлопал его по плечу и ответил:
– Нет Питер! И прошу не настаивай. Прояви терпение. Невеста твоя никуда не убежит. Напомни, как мы с тобой договорились?
Питер вздохнул и сказал:
– Извините господин Дойл. Осенью я буду очищать передний дворик от листьев, а зимой от снега. И вы мне за это хорошо заплатите.
– Не извиняйся Питер. Я тоже был молод. Вот, держи, – говорил Дойл протягиваю несколько купюр Питеру. – Это тебе небольшой задаток за твою работу. Купи что-нибудь своей матери. Она хорошая женщина. Ты должен заботиться о ней.
– Я забочусь о ней господин Дойл. Спасибо вам. Вы так добры. Мне пора идти. Завтра я займусь делом. Все листья будут в мешке! – сказал Питер и ушел.
Дойл прошел в конец ювелирного и приоткрыл окно. Глубоко вдохнув, он ощутил душевное тепло и вспомнил свою жену, которая ему часто снится и наполняет воспоминания прежней жизнью, которой больше никогда не будет. И эти всплывающие мгновения иногда дразнили его, а порой отравляли.
Полчаса спустя Дойл вышел на улицу и закрыл большую дверь салона. Затем он оглянулся и печально взглянул на красиво написанное имя «София», над входом в ювелирный. Это имя его жены, которая пару лет назад погибла в автокатастрофе.
Дойл вздохнул и произнес тоскливо:
– Эх… София.
Затем он спустился по гранитным ступенькам и выйдя на алею не поверил своим глазам, заметив лежащего на земле Питера. Быстро подбегая к нему, Дойл оглядывался, пытаясь понять, что здесь произошло.
– Питер! – сказал Дойл и помог Питеру подняться на ноги.
Питер схватился за тяжелую ладонь Дойла и болезненно встал, прикасаясь дрожащей рукой к рассеченной брови. По всей видимости Питера кто-то хорошенько ударил кулаком. Бледное лицо Питера начинало опухать, а глаза его бегали как зверьки, наполняясь тягучим чувством несправедливости.
– Меня ограбили… Они забрали все мои деньги господин Дойл! Какие-то наркоманы… – растерянно произнес Питер и капли крови на его лице перемешались со слезами, залившими глаза.
После того, как Дойл отвёз Питера в больницу, он как подобает приличному гражданину связался с полицией и все рассказал; полицейские достаточно холодно отнеслись к этому делу, и как показалось по словно молящимся оставить их в покое, каменным лицам, – виновных они не собираются искать, уж слишком мелкое происшествие, знаете ли…
Прошло несколько пасмурных суток. Дойл не терял уставшего вида. Настроение у него было гадкое, он думал о том, что произошло с несчастным Питером. Погода за окном навивала крепкое желание поспать – хотелось хорошенько закутаться одеялом и погрузиться в спячку. Казалось, что сегодняшний хмурый вечер будет тянуться вечно.
Ювелирный пустовал и можно было подумать, что все люди попрятались в подвалы, настолько на улице было подозрительно тихо, словно перед бомбежкой. И как только Дойл собрался уходить, в салон вошли двое мужчин, внезапно прервавшие жуткую тишину, в которой кажется, что вот-вот город злобно начнут бомбить нацисты. Эти мужчины одеты со вкусом в кожаные туфли и добротные пиджаки. Дойл не успел разглядеть, во что были одеты эти люди, ведь как только они закрыли за собой дверь, ветер вдруг усилился и электричество в помещении отключилось и, все лампочки погасли… Блеклый свет исходил только от окна, за которым вечер становился все темнее и холоднее…
– Мы закрываемся! Приходите завтра, – сказал Дойл.
Плавные шаги появившихся темных фигур настораживали,