Однажды в детстве я по неосторожности забрела в спальню Джексона, в которой по-прежнему хранились его вещи. Комната была вовсе не затхлой и пыльной, а пахла лимонным моющим средством. Поверхности сияли неестественной чистотой, словно здесь располагался храм погибшего. Внезапно бабушка Тресси очнулась от своего оцепенелого состояния, с визгом подбежала ко мне, грубо схватила за плечи и заорала, чтобы я выметалась из комнаты ее сына и никогда больше к ней не подходила. После того случая я начала побаиваться старушки, опасаясь, что в любую секунду та снова выйдет из ступора и, обезумев от горя, набросится на меня. Конечно, повзрослев, я осознала: она просто глубоко несчастная женщина, никому не желающая зла.
Именно этот мужчина разрушил жизнь бабушки Тресси… Я сделала большой глоток новой порции коктейля и со стуком поставила стакан на поцарапанный деревянный стол.
– Зря он сюда пришел, – мрачно проговорила я, свирепо глядя на Рэя и поднимаясь на ноги.
Дана схватила меня за край футболки:
– Ты чего? Сядь обратно!
Однако во мне взыграли подпитанное алкоголем мужество и праведная решимость сообщить этому человеку, какую боль он причинил моей семье. С легкостью вырвавшись из захвата подруги, я направилась в противоположную часть бара, лавируя между столиками.
– Джори!
Посетители оторвались от своих напитков и гамбо[5], учуяв переполох. Но не Рэй. Казалось, намечающаяся заварушка его никак не колышет. Когда я плюхнулась за столик напротив него, он вскинул голову и кисло спросил:
– Тебе чего?
Его голос вызывал черно-фиолетовые образы – грозовые тучи, которые нагоняет воющий ветер. Они были неясные, поскольку я впервые увидела этого типа. Чем дольше мне знаком человек, тем ярче и отчетливее становится цвет и форма его голоса.
Рэй состроил недовольную гримасу. Вокруг его рта углубились морщинки, выдающие пристрастие к табаку, глаза подозрительно сощурились:
– Я спокойно себе пью и никого не беспокою.
– Меня беспокоит одно только ваше присутствие! – рявкнула я.
– Да кто ты такая, черт возьми?
– Джори Траан.
Жесткий взгляд нисколько не изменился – мое имя ему ничего не говорило.
– Племянница Джексона Энсли.
У него дернулось правое веко, и, прервав зрительный контакт, он поднял руку, всматриваясь в толпу:
– Официантка!
– Ну конечно. Игнорируйте меня, жалкий трус.
– Я не трус!
– Трус и убийца. Вы выстрелили моему дяде в спину!
– Не я в него стрелял!
Я фыркнула. Куда больше меня впечатлило бы признание в содеянном и хотя бы малейшее раскаяние.
– Да вы еще и лжец.
– Он был мне корешем, с чего мне его убивать? – Рэй заговорил громче; посыпались лиловые квадраты. Народ уже наблюдал за нами в открытую. Вновь понизив голос и положив сжатые кулаки на покарябанный стол, Рэй добавил: