– Да, конечно, очень нескромно, – заметил Геннадий, – носить генеральские погоны и так безрассудно себя вести.
Катя поднялась с колен и приложив руки к груди, виновато призналась:
– Да никакой он не генерал, – до пятидесяти лет, проработал машинистом мельниц на обогатительном комбинате, а после него устроился охранником в гостиницу. И эту форму он приобрёл не для форса, а для внушения страха своим постояльцам.
– Внушения страха, это и есть одна из форм форса, – сказал Геннадий, – но нам не над этим надо зацикливаться, а думать, как его отрезвить, не будет же он лежать здесь до утра.
– Насчёт этого не беспокойтесь, – заверила Катя, – сейчас я его в чувства приведу.
– Да и как можно быстрей, – настоятельно потребовал Рома, – и отправь его домой. Провожать его не надо, не в Киев пойдёт.
Катя растёрла отцу виски и грудь нашатырём и дала нюхнуть его. Отец начал медленно подниматься и приняв сидячую позу стал обозревать всех присутствующих квартире. Встретившись взглядом с Геннадием, показал на него пальцем:
– А этого урода я посажу завтра, – прошамкал он беззубым ртом, – генерала так безжалостно молотить не позволительно. Завтра напишу заявление и сниму побои.
– Только вы себя в первую очередь посадите, а не Геннадия Фёдоровича, которого вы чуть бутылкой из – под Шампанского не убили, – сказал Рома, – и подойдя к пианино салфеткой с клавиш взял осторожно бутылку. – Вот здесь ваши пальчики, остались, а я был свидетелем и видел, как Геннадий Фёдорович жизнь себе спасал. Кстати, за незаконное ношение форменной одежды со знаками различия является уголовно – наказуемым деянием, – от фонаря брякнул Рома, – генерал – то вы соломенный.
– Да никуда он не пойдёт – успокоила всех Катя, – домой он сейчас пойдёт. А если хоть шаг сделает в сторону полиции, он мне больше не отец.
Лев Егорович, поняв, что доказывать свою правоту бесполезно, расплакался. Катя дала ему со стола несколько салфеток. Он ими утёрся и сгрёб с паркета, кровь с жёлтыми зубами. Тяжело поднялся и пошёл на выход. Дочка помогла ему одеться и проводив до подъездной двери, наказала:
– Иди домой и никуда не сворачивай.
Он повернулся к ней и виновато посмотрев на дочь, еле шевеля губами неразборчиво произнёс:
– Прости!
Так прошло первое сватовство Геннадия. Благодаря Светлане, он получил популярность во дворе. Многие не обустроенные холостяки обоих полов обращались к нему с просьбой помочь им обрести счастье в семейной жизни. Но он только улыбался в ответ, считая их просьбы мелкими подколами. А когда более настырные досаждали ему, Геннадий спрашивал:
– Что кого – то без зубов надо оставить? – так это не ко мне,