– Ты не понимаешь.
Где бы Наоми ни оказалась, ей всегда приходилось что-то доказывать. Каждое учебное заведение, в котором ей хотелось работать, требовало, чтобы она плясала под их дудку. Каждый репортер, который брал у нее интервью, хотел, чтобы Наоми отвечала его стереотипам.
Клара потянулась и сжала руку Наоми.
– Да, но я хочу понять.
– Моя мама из квакеров[12], – сказала Наоми, с трудом веря, что ввязывается во все это.
– О.
– Не знаю, как много ты знаешь об иудаизме…
– Немного, если честно, – отозвалась Клара.
– По законам реформистского иудаизма ребенок межрелигиозной пары считается евреем, если один из родителей – еврей. Поскольку мой отец – еврей, то и растили меня согласно еврейским традициям, так что реформистский иудаизм позволяет называть меня еврейкой.
– Конечно, позволяет.
– Вот именно. Я получила еврейское образование, у меня были бат-мицва и все, что к этому прилагается. Конечно, не было такого, чтобы я появилась в синагоге и кто-то спросил меня: «О, а твоя мать – еврейка?». Тем не менее я всегда чувствовала себя изгоем.
Клара понимающе кивнула.
– А сейчас ты чувствуешь себя изгоем уже в другом отношении.
– Да. – Этот ответ тянул на «приуменьшение года». – Я выросла, стесненная уставом своей веры, понимая, что в глазах многих евреев не являюсь частью их общины. А если учесть, что эта самая община постоянно отрицает понятие бисексуальности…
Сколько раз ей говорили: «Определись уже!» или «Перестань находить отговорки, ты – просто шлюха!..» Последняя фраза обладала особым очарованием благодаря заключенному в ней сексизму.
– Плюс работа в секс-индустрии. – Люди просто обожали эту тему. – Прибавь к этому мой внешний вид – и вуаля! Вся моя личность либо недопустима, либо нежелательна. Это… просто выматывает.
Она устала постоянно бороться за свою честь, за право быть собой. Все эти бесконечные отказы и упреки ей уже просто осточертели.
– Я устала.
Клара напоследок сжала ее пальцы и сразу убрала руку, словно понимала, что Наоми не нуждается ни в чьих советах и не станет терпеть чрезмерные проявления нежности или жалости.
– Я и без Итана смогу исследовать свою связь с иудаизмом. Он не единственный источник религиозных знаний. – Напротив, создавалось ощущение, что его интерпретация религии выходит за пределы традиции. – Слышала бы ты, как он говорит о Боге и вере, Клара. Это другое. Или другое для меня. В его голосе такое почтение. Для него это не только призыв следовать нормам и соблюдать обряды. Он словно открывает секреты Вселенной или что-то в этом духе. Он живет и дышит иудаизмом. И если он вдруг узнает о моей матери, то, мне кажется, я не изменюсь в его глазах, но…
– Никогда не знаешь наверняка, – закончила Клара. – Я понимаю тебя. Кофейня прямо и налево. И, эй, обещаю не упоминать твою влюбленность