И тут грянуло, как дубиной по голове. Юрка-то три с лишним года абреков по горам гонял, оттуда и прихватил сувенир.
От пяти до десяти лет, Господи!.. Это ж вся жизнь коту под хвост. А Настя? А отец?
– Погодите, – кое-как проговорил Макс. – Но я же нашел этот пистолет…
– Ничем не могу помочь, – повторила адвокатша. – Я не подозревала, что дело примет такой оборот. – Она понизила голос: – Максим, послушайте совета: на суде говорите все так, как было.
– А смысл? – Макс еще не мог прийти в себя, с трудом понимал сказанное.
В ушах звенело, язык еле ворочался. От пяти до десяти, терроризм!.. Она в своем уме, не бредит?
– Суд разберется. – Адвокатша снова смотрела куда-то вбок. – Вас не накажут строже, чем вы заслуживаете. Я думаю, что Казарцев пытается свести с вами счеты.
– За собаку? – выдохнул Макс. – За бешеную тварь? Мишку спросите, если мне не верите! Она бы его живьем сожрала!
– Он несовершеннолетний, – сказала адвокатша. – Его показания суд вряд ли учтет. К тому же родители перевезли его в Москву. Ребенку нужны несколько операций. Сомневаюсь, чтобы врачи дали согласие на его допрос. А Казарцев… Понимаете, ведомство, к которому он относится…
– Может сделать террориста из любого человека, – закончил Макс.
Адвокатша вздохнула, посмотрела на дверь, на часы и проговорила:
– Вы ошибаетесь. Дело не только в собаке. После того случая с бабкой Казарцева приключился инсульт, она лишилась речи и способности передвигаться самостоятельно.
– Стала овощем? – уточнил Макс, не стараясь скрыть свое злорадство.
Черт с ними, с состраданием и жалостью. Старуха получила то, что заслуживала, как и этот хрен Казарцев. Арестант вспомнил мерзкую улыбочку на узкой физиономии с запавшими щеками, ловкие, незаметные глазу движения, негромкий голос, покровительственный тон.
Макс вдруг поймал себя на том, что улыбается. Терять-то уже нечего, понятно, что влепят ему по полной.
– Все, Максим Сергеевич, прошу прощения, мне надо идти. Желаю удачи, она вам пригодится. Встретимся в суде.
Макс продолжал улыбаться. Адвокатша отвернулась и быстро вышла из следственного кабинета. Вошел конвой, Макс поднялся.
В голове было пусто и легко. Теперь точно все. Он, считай, покойник, жизнь кончилась. Отца жалко и Настасью. Надо будет как-то передать ей, чтобы не ждала, уезжала поскорее и все забыла. Она еще найдет себе нормального мужика, родит ему детей, и все у них будет хорошо.
Наступило безвременье, ни день, ни ночь, ни зима, ни лето, а черт его знает, что такое. Следователь о нем точно забыл. Макс дрых сутки напролет и никак не мог отоспаться. Он поднимался разбитый, мрачный от черных снов, через пару-тройку часов снова проваливался, как в омут, и рад был, что время так идет. Не надо ни думать ни о чем, ни жалеть, ни пытаться исправить.
Суд – значит суд. Очень хорошо, пусть будет. Казарцев, понятное дело, там не появится. Все же Макс