– Раздевайся! – снова приказным тоном сказал Файзрахман. – Всё снимай! Сапоги тоже!
Мацкевич стащил сапог и, неожиданно изловчившись, кинул его в лицо рядом стоящего нукера, затем подсёк ударом ноги и свалил на пол. Овладев его ножом, развернулся в сторону невольных зрителей, на мгновение опешивших. Они быстро очухались и стали лихорадочно хвататься за клинки, лежавшее в ножнах. Но Мацкевич был быстр, как разъярённый барс. Два молниеносных движения трофейным оружием – и два нукера, успевшие лишь наполовину вытянуть сабли, скрючившись, схватились за раненые плечи. И вот уже нож приставлен к горлу Файзрахмана. Тот, побелев, прижался к стене.
– Не убивайте меня, Ян-усто!
– Ах, теперь я усто?! Теперь не урус?! Говори быстро, если жизнь дорога, куда меня привезли и что собирались делать?
– Привезли тебя ко мне, урус, – послышался сзади спокойный и твёрдый мужской голос. – Не оборачивайся и опусти нож, иначе я разнесу твою голову!
Ян ощутил затылком прикосновение холодного металла. «Мультук!» – понял Мацкевич по запаху тлеющего фитиля. Он уронил нож под ноги и тут же получил удар по голове прикладом оружия. Теряя сознание, успел подумать: «Снова отвлёкся, как тогда в бою…»
– А собираемся мы продать тебя в рабство, урус! – закончил ответ мужчина уже потерявшему сознание русскому.
Человек, держащий в руке мультук, был тот самый пожилой чалмоносец. Он повелительно взмахнул рукой, и нукеры бросились раздевать Мацкевича. В два счёта стянули оставшийся сапог, освободили от одежды, сорвали нательный крест, затем стали снова одевать Яна, но теперь уже в другое облачение. Вскоре на полу лежал босой, мало отличимый от местных жителей восточный человек. Лишь цвет кожи выдавал в нём чужестранца.
Через некоторое время Ян очнулся и обнаружил себя одиноко лежащим посреди большой пустой комнаты с зарешёченными окнами. Опять косо падали солнечные лучи, как тогда в яме, – солнце явно хотело поддержать человека своим теплом. У Мацкевича страшно гудела голова и болели повреждённые рёбра. Он подвигал во рту непослушным языком, пытаясь вызвать слюноотделение, – горло было сухое, словно посыпанное горячим песком.
– Воды! – просипел он. – Э-эй! Кто тут есть? Э-эй…
Его слабый возглас остался без ответа. Силы покинули подпоручика, и он снова впал в забытье. В полусне, в полубреду ему приходили виденья, будто они с Ольгой в Оренбурге едут на санях, запряжённых в тройку белых коней с бубенцами. Девушка смеётся, радостная и счастливая. Говорит ему:
– Спасибо, сударь, что вызволили меня из плена басурман. Папенька доволен, обещал вам сапоги подарить. А то вы всё босиком да босиком… Мёрзнут же ноги!
Опять смеётся во весь голос. И правда, Ян смотрит на свои голые ноги, слегка припорошенные снегом. Сам в тулупе, а ноги без сапог. Они и впрямь мёрзнут. «А где ж я сапоги потерял?!» – думает подпоручик.