Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том первый. Сергей Самаров

и имел обыкновение, когда время затягивало развёртывание событий, доказывать свои аргументы не только логическими доводами и разумными уговорами, но и ударами тяжёлого копья, остриём которому служил воинственный монсеньор Бернар, дядя короля. К тому же Карла очень толкали к такому поведению окружающие, особенно, когда рядом не было Алкуина, и некому было простым рассуждением повлиять на действие. Окружающих понять тоже можно – они всегда были голодны, как любимые королевские волкодавы, и всегда искали, что и где можно ухватить. В уже завоёванных странах Карл учреждал закон и порядок, чем очень гордился. При таком положении, там ухватить ничего не удавалось. А вот когда только начиналось завоевание, тогда грабитель считался героем, и получал не только богатство, но, с благословления Римского Папы, и почести, и славу.

      И непонятное положение богатого княжества бодричей многим покоя не давало. Карл, выслушивая своих советчиков, порой начинал вслух сожалеть, что послушался доводов аббата Алкуина, и подписал непростительно мягкий договор с бодричами. И только от него одного зависело, когда доводы аббата вообще перестанут на короля действовать. А для этого нужно было немного – нужно было только доказать активное противодействие бодричей принятию христианства. То, что христианство принял князь бодричей Годослав, не значило ровным счётом ничего…

* * *

      Князь-воевода распрощался с Годославом и с волхвом Ставром, который, в дополнение к пригляду своего учителя отшельного волхва Горислава, решил сам взглянуть на княгиню Рогнельду, и пошёл к ней вместе с князем бодричей. Дражко же отправился навестить свою матушку, которая в последние полтора года по болезни ног не могла ходить, но жила по-прежнему в правом крыле Дворца Сокола, отведённом Годославом для князя-воеводы. Престарелую княгиню-мать, родную старшую сестру матери князя Годослава, конечно же, давно предупредили о приезде сына, и она ждала его с нетерпением.

      Пожилая болгарка Додола, бывшая рабыня матери, срок рабства которой истёк уже два десятка лет назад[77], встретила князя-воеводу в дверях.

      – Ждёт она, ждёт… Поторопись… Не волнуй её… – по-свойски подтолкнула она Дражко под бок, чтобы он ускорил шаг.

      – Дражко, что ли, пришёл? – из-за занавески спросила княгиня-мать.

      Голос, подкреплённый надеждой, хотя всё же слабый, показал, как мать обрадовалась.

      – Это я, матушка, это я… – Дражко постарался говорить не громко, как и полагается, как ему казалось, говорить рядом с больными. Точно так же и в его присутствии говорили, когда он три года назад лежал после раны, нанесённой рукой боярского наёмника-убийцы, и мать, тогда ещё ходячая, ухаживала за ним.

      – Хвала Свентовиту! Дождалась, значит… Иди сюда, иди ко мне… – княгиня облегчённо и шумно вздохнула.

      Додола откинула тяжёлую льняную занавеску.

      Когда Дражко уезжал