Голубушка, тоска моя, мне не нужна свобода слова,
давай не станем говорить, но просто на руки возьми
меня, как воду из ключа, и пожелай конца такого,
чтоб можно было досчитать еще хотя бы до восьми.
И я за эти восемь, семь… – я вынырну к другим покровам, —
четыре, три… – из нелюбви и самозванства нищеты.
И в молоке души смешной и тела киселе багровом
оттают новые, мои, забывшие себя черты.
Забери мое право на вдох,
оголи до простого скелета.
В череде уважаемых вдов
будешь первой на целое лето.
Это дольше, чем то, что смогу
сочинить за всю жизнь для обоих,
существуя в узорном рагу
на вульгарных цветочных обоях.
Голос вычурный мне запрети,
сократи мой сценический номер.
Я посредственно жил во плоти,
но с тобою талантливо помер.
Не храни меня, а хорони.
Поза классика прозой дотлела.
– Это ангелы?
– Это они.
Я теперь не писатель, а тело.
Это подвигом стало моим
и семейным бессмертием нашим,
гениальностью, данной двоим
под венцом с мендельсоновым маршем.
Остается империя злой.
Продаются молитвы и свечи.
Прут стихи сквозь озоновый слой
и плюют на дела человечьи.
Я хотел быть поэтом Айги.
Ждет меня не овчарня, а псарня.
Уберечь мне в себе помоги
восемнадцатилетнего парня.
Чем проще вещество, тем тень его светлее,
чем фон вокруг темней, тем ярче негатив.
Есть книжка о любви про темные аллеи —
там человек живет и, смерть опередив,
не знает сам, зачем ему такая роскошь.
Крестообразна тень его любовных дел.
И он распят на ней, и как ее отбросишь? —
ту сырость, темноту, которой не хотел.
Она, как чешуя, как хвост, неотделима
от всех его следов присутствия внутри
побега, духоты, раскаяния, грима,
десятилетий сна, которых не сотри; —
герой останется заложником, добычей.
Его не увезут такси и поезда…
…Есть тень у памяти. У тени есть обычай:
от вещи отлипать, когда она пуста.
Но памяти станок не умещает навык
сточить в себе свои большие шестерни.
И человек живет. Все время криво, набок,
как в негативе, – как его ни разверни.
Графитный и сырой, разбит предельный воздух.
Горящие кусты, как кадры, мельтешат.
Слезится человек. Полезен в малых дозах
холодного дождя глухонемой ушат.
Чем жестче человек, тем более ухватист
за тень свою, – твердит из темноты аллей
лауреат и сноб, сложив любви акафист. —
Чем проще вещество, тем тень его светлей.
Удачная