Вдали показались трехэтажные постройки.
Шаров довольно быстро нашел дом с номером девять, отворил деревянную дверь и шагнул внутрь. Дом казался пустым, безлюдным.
Седьмая квартира располагалась на третьем этаже. На цыпочках он прокрался по скрипучей лестнице, достал ключ и вставил в замочную скважину.
Замок провернулся легко, дверь отворилась и впустила его внутрь.
В квартире было темно. Сколько секунд он стоял, вслушиваясь в биение собственного сердца? В какой-то момент ему показалось, что в квартире кто-то есть, кто-то прячется в густой темноте и он едва заставил себя устоять на месте и не броситься вниз по ступенькам.
Скорее всего, это были старые полы. Или еще что-нибудь, чем обычно пугают новых жильцов ветхие постройки.
Машинально он потянулся, чтобы найти выключатель, но тут же вспомнил, что свет включать нельзя и отдернул руку.
Через несколько минут глаза стали различать смутные контуры предметов.
Он прошел на кухню, памятуя, что на первом этаже живет одинокая старуха и стараясь ступать как можно мягче. На столе он обнаружил спички и свечу в большом бронзовом подсвечнике в виде распустившегося цветка.
Чиркнув спичкой, Шаров зажег свечу и огляделся. Обычная холостяцкая кухня, ничего особенного. Настенный шкафчик, обеденный стол, на котором горела свеча, мойка, над ней подставка для посуды и несколько тарелок. Он увидел хлебницу, и рука автоматически потянулась к ней. Он покачал головой, укоряя себя за слабость, но ничего с собой поделать не смог.
Легким движением отодвинул крышку. Внутри лежал небольшой кирпичик черного хлеба. Целый. Шаров коснулся его пальцами. Запах из хлебницы достиг ноздрей, он схватил хлеб и принялся жадно кусать, вгрызаясь в черствую мякоть и касаясь ее носом, вдыхая безумно вкусный запах, будто бы боясь, что кусок сейчас отнимут. Набив рот, он увидел стул и тяжело опустился, держа кирпич дрожащими руками прямо перед глазами.
«Хорошо, что меня никто сейчас не видит, – подумал он, тщательно пережёвывая пресный, но удивительно вкусный мякиш. Через мгновение Шаров вдруг вспомнил про детей и ему стало нестерпимо стыдно. Он медленно он положил хлеб на стол. Отщипнул еще кусочек и сказал сам себе:
– Все. Больше не трожь.
Он взял подсвечник, с трудом поднялся – ноги ныли как после серьезной тренировки и прошел в комнату, все стены которой были увешаны грамотами и наградами. На специальной полочке стояли