Города гул, гул полночный.
Шелест и шум одиночных
Улиц, причалов, уснувших в тиши.
Гул ожиданий, притихших в ночи.
Города гул, гул полночный.
Светит фонарь одиночный.
Что ж ты не спишь, озаряя
Сны тихим светом мечтанья?
Города гул, гул полночный.
И много ль, как я одиночных,
Не спящих в манящей тиши,
Разбуженных гулом мечты?..
* * *
В приоткрытые окошки лишь едва ощутимыми дуновениями небольшого сквозняка, разыгравшегося под самой крышей цеха, задувает прохладный ветерок. Лёгкой тёплой свежестью раннего летнего утра спускается и ниже, растворяясь в духоте работающих машин, частых дыханий… Растворяясь меж слаженно работающих механизмов, меж людей, незаметно принося с собой частичку уже нагревшегося от тех же дыханий, от ласковых лучиков солнца, свежего воздуха, частичку ни с чем не сравнимых, порой описываемых при помощи чувств и воспоминаний каждого, становясь от этого своим и личным и в то же время одинаковым для всех. Частичку лета…
Вновь в незримом танце парят пылинки, обнаруживая себя взору лишь под сиянием луча света, вновь исчезая, отлетев чуть в сторону от него. Кажется, что лишь по ночам они оседают на машины, а по утру взмывают под самую крышу, подавшись жарким дуновениям работающих механизмов, кружа, пока помещение снова не окутает сладким дурманом лилового вечера, погружаясь в нагретую за день дрёму, обдуваемую прохладой наступающей ночи.
– Что ты делаешь? – больше негодуя, чем изумляясь, не громко, но от того более выразительно и эмоционально произнесла подошедшая ближе молодая женщина.
Только недавно начался обеденный перерыв. Бросив свои места и наспех заглушив моторы станков, все шумным потоком устремились в столовую.
Таисия, решив сегодня пропустить обед, достала листочек с изображёнными схемами, над которыми работала ночью. На них и устремила ошарашенный от неожиданности и удивления взгляд втянувшая голову в плечи женщина. Она была чуть выше среднего роста с накрученными крупными волнами русыми волосами, собранными в низкий и короткий хвост, скорее похожий на пучок, и объёмно уложенными у лица.
Девушка начала немного не связно, но увлечённо и как-то боязливо-стыдливо объяснять, но собеседница продолжала изумляться увиденному, не внимая тихой речи, то и дело тонувшей под накатывающими волнами шума уходящей толпы.
– Ну ты даёшь, – вымолвила женщина, невольно перебивая Таисию, когда та, задумавшись над формулировкой, как, впрочем, и над смыслом последующей ещё не сказанной фразы, сделала длинную паузу. – А зачем? – всё недоумевая и поражаясь столь неожиданной странности, столь не просто