Здесь, в новом жилище, нет ничего: ни одной капли меда, ни одного кусочка воска, ни одного отправного пункта, ни одной точки опоры. Здесь безотрадная нагота огромного здания, в котором нет ничего, кроме крыши и стен. Закругленные и гладкие стены не заключают, а обнимают темное пространство, а вверху над пустотой высится огромный шарообразный свод. Но пчела не знает бесполезных сожалений, и, во всяком случае, она на них совсем не останавливается. Ее рвение не только не ослаблено испытанием, которое превзошло бы всякое другое мужество, но стало еще больше, чем когда бы то ни было. Едва только улей поднят и поставлен на место, едва только уляжется неурядица, произведенная шумным падением, как уже в смешанной массе замечается разделение, очень определенное и совершенно неожиданное. Самая большая часть пчел, подобно армии, которая повиновалась бы очень определенному приказу, начинает карабкаться широкими колоннами вдоль вертикальных стенок здания. Первые же, достигшие свода, зацепляются там когтями передних лап; следующие за ними прицепляются к первым и т. д., до тех пор, пока не образуются длинные цепи, служащие мостом толпе, которая все подымается. Мало-помалу число цепей все увеличивается, они становятся все толще и все больше переплетаются и, наконец, превращаются в гирлянды, которые под влиянием бесчисленных и непрерывных восхождений сливаются в свою очередь в одну толстую треугольную завесу или, скорее, в нечто вроде плотного конуса, обращенного вершиной к куполу, где он прикрепляется, а расширяющееся основание спускается до половины или до двух третей всей высоты улья. Когда последняя пчела, чувствующая, что внутренний голос призывает ее примкнуть к этой партии, взобралась на завесу, повешенную во тьме, восхождение прекращается; в куполе мало-помалу движение совсем затихает, и странный висящий конус в течение долгих часов ждет наступления таинства образования воска в молчании, которое можно принять за религиозное, и в ужасающей неподвижности.
В это время остальные пчелы, то есть все оставшиеся внизу улья, не обращая внимания на образование чудесной завесы, в складки которой должен снизойти магический дар, не искушаясь, по-видимому, желанием присоединиться туда же, осматривают здание и предпринимают необходимые работы.
Пол заботливо подметается, и сухие листья, веточки, песчинки одна по одной унесены далеко, потому что чистоплотность пчел доходит до мании: когда в середине зимы большие холода слишком долго мешают им производить так называемые полеты чистоплотности, они, скорее чем загрязнить улей, погибают в массе, жертвами ужасной болезни кишок. Только трутни неисправимо беззаботны и нагло покрывают нечистотами соты, которые они посещают, так что работницы вынуждены беспрестанно чистить за ними.
После чистки улья пчелы той же