– Но ты же чувствуешь, – Виктор сжал мою руку еще сильнее.
– Это какая-то шутка, да? – слезы мои сменил нервный смех. – Ты пришел убить меня?
– Зачем мне тебя убивать? – удивленно спросил Виктор.
– Ты хочешь вернуть Олимпиаду?! – то ли спрашивая, то ли утверждая, сказала я.
Лицо Виктора помрачнело, будто имя Олимпиада мог произносить только он один, но тут же взяв себя в руки, он сказал:
– Вернемся на бал. Это вечер для выпускников и я хочу, чтобы ты провела его хорошо.
Со стороны, если кто мог наблюдать за нами, было похоже на ссору влюбленных. Виктор все еще продолжал держать мою руку и пристально смотреть в глаза. Смерть однозначно изменила его. Он будто действительно хотел мне добра.
– Это не похоже на тебя, – сказала я. – Тот Виктор был жестоким, а ты просто плод моих воображений. Я хотела видеть тебя таким, когда-то мечтала о том, чтобы ты любил меня. Не представляю, к чему это все. Если хочешь убить меня, то сделай это немедленно.
– Ты нужна мне живой, – спокойно произнес Виктор. – Я не сделаю тебе больно, обещаю.
– Поздно, – прошептала я.
– Я могу все исправить.
– Исправить ничего не возможно, – совсем тихо сказала я. – Ничего…
– Ты ошибаешься.
Каждую фразу Виктор говорил твердо, будто был уверен в ней на сто процентов. Мы стояли неподалеку от школы, под светом седой луны, и смотрели друг на друга. Даже в самых невероятных фантазиях такое не привиделось бы.
Ночь дышала прохладой и сияла миллионами звезд. Со стороны школы были слышны пьяные возгласы. В небо вместе со звуками музыки и голосов вздымались серые тучи сигаретного дыма со вкусами клубники, вишни и шоколада. Где-то на болотах не смолкая квакали лягушки. А в кустах у елей на всякий манер стрекотали сверчки. Со стороны клумбы доносились дурманящие ароматы пионов. И даже елки при малейшем дуновении ветра благоухали свежестью.
Все запахи и звуки смешивались, растворяясь бесследно в бесконечности июньской ночи. И было в этом что-то чертовски манящее, уводящее вслед за собой. Обратить внимание на каждую мелочь и оценить ее по достоинству возможно только в абсолютной тишине. Так и обратить взор внутрь себя реально, когда ненависть перестает ослеплять. И незаметно вдруг приходит понимание, что есть еще много хорошего, и жизнь на этом не заканчивается.
Виктор снял пиджак и накинул мне на плечи. Он крепко обнял меня, и впервые за весь разговор я по-настоящему улыбнулась. Сам холодный как лед, а пытался меня согреть. Какая-то неведомая сила подчиняла его воле.
Я желала задать ему миллион вопросов, но, как и все, что беспокоило мою душу, они рассеялись во мраке ночи. Время, которое в начале вечера медленно тянулось, пронеслось незаметно. Мы простояли так почти до самого утра. Как только небо на горизонте стало светлеть, Виктор поцеловал меня в щеку и прошептал:
– Нужно прощаться. Но это ненадолго.
Возвратив пиджак, я стояла на месте,