Однако Санка повернулся к лесочку, зыкнул по-особенному, и оттуда олень выбежал. Можно сказать, таксомотор по вызову. Очкарик с вогулом на него взгромоздились. Я предлагал Санке в мотоциклетную коляску сесть, но он – ни-ни! Тарахтелка наша и так его пугала, он к ней ближе чем на сажень не приближался. Сел, значит, на свою животину, поводья здоровой рукой подобрал, а очкарик за ним сзади пристроился – ему это, как я подметил, не впервой было, сидел, как арабский шейх на верблюде.
Уморительная, признаться, вышла картинка. Скачем мы по яругам на бензиновой колымаге, она бьется как припадочная, выхлопом смердит, а за нами – тюх, тюх – олень рысит с двумя седоками. Покладистый такой, смирный, ни треска, ни вони не боится. Птаха специально не гнал, чтобы строй наш не растягивался.
Отмахали мы таким порядком верст пять. Было уже часа три ночи, небо тучами затянуто, чернющее, как антрацит. Хорошо еще у мотоциклетки фара есть, путь нам освещает.
И вдруг – клопа мне в онучи! – вижу я еще один огонек. Да не один, нет – три или четыре. Низко так, над сосняком плывут. Что бы это могло быть? Вспомнил я побаски про сатанинские наваждения, руку из коляски высунул, столичника за полу дергаю. У него глаз феноменальный, ему что свет, что потемки – все едино.
– Что это там? – спрашиваю. – Звезды падучие или живность какая?
Но какая может быть живность, чтобы, как люстра, сияла?
Он на Птахины плечи руками оперся, приподнялся над сиденьем.
– Нет! – кричит (у меня от моторной трескотни аж уши закладывало – попробуй-ка, перекрой ее!). – Это что-то круглое, большое… Ничего подобного не видел никогда. Подобраться бы поближе, а то снизу деревья закрывают, плохой обзор!
Я вперед наклонился, Птаху макушкой боднул:
– Поднажми! Догоним!
Эта штука летучая двигалась небыстро – верст десять в час. Была б дорога получше, мы бы ее на нашем мотоходе враз настигли. Птаха газу прибавил, заколотило нас, как кости игральные в стакане. Я наган приготовил – мало ли что. Столичник тоже пистолет достал, но стрелять мы пока не стреляли – надо же было понять для начала, кого преследуем.
Позади нас загорлопанил кто-то, да так громко, что я и через моторный рев услыхал. Обернулся – а это Санка на олене, поводья бросил, култышку свою перемотанную к облакам воздел, вопит дурным голосом, в летающий кругляш тычет. А очкарик ему на ухо пищит и пытается узду поймать, потому как олень бежит неуправляемый и все больше от нас отстает.
В следующую секунду ночь как будто кинжалом распороли – зарево полыхнуло, и я уже на Санку с очкариком не смотрел – поворотился опять к летуну и увидел, что весь он молниями опутан, сверкает, пыхает, искры брызжут… Понял я, что нас заметили и теперь эта тварь – а как ее еще назвать? – осерчала, норов свой выказывает. Того гляди шмальнет чем-нибудь, испепелит дотла, как Змей Горыныч, клопа ему в онучи.
– Пли! –