Он вздрогнул. Неприятно удивленный. Почти что испуганный.
– Мне никогда ничего не снится.
Она улыбнулась:
– Ты так и говоришь интервьюерам, когда они спрашивают тебя, откуда ты берешь свои идеи. Но это неправда. Если только тебя не заставляет стонать по ночам несварение желудка. И я в это не верю, Билли.
– Я говорю? – осторожно спросил он. Потому что действительно не мог вспомнить никаких снов. Ни хороших, ни плохих.
Одра кивнула:
– Иногда. Но я не смогла разобрать ни слова. И пару раз ты плакал.
Он тупо смотрел на нее. Во рту появился неприятный привкус. Тянулся по языку и уходил в горло, как вкус растаявшей таблетки аспирина. «Теперь ты знаешь, каков вкус у страха, – подумал он. – Пора это выяснить, учитывая, как много ты написал на сей предмет». И он полагал, что к этому вкусу успеет привыкнуть. Если проживет достаточно долго.
Воспоминания вдруг начали рваться наружу. Будто где-то в глубинах рассудка вздулся черный волдырь, угрожая лопнуть и изрыгнуть пагубные
(сны)
образы из подсознания в поле мысленного видения, которое управлялось сознанием… и, появившись одновременно, образы эти свели бы его с ума. Он попытался затолкать их назад, и ему это удалось, но лишь после того, как он услышал голос – словно кого-то похоронили живьем и он кричал из-под земли. Принадлежал голос Эдди Каспбрэку.
«Ты спас мне жизнь. Эти большие парни, они меня совсем замордовали. Иногда я думаю, что они действительно хотят меня убить…»
– Твои руки, – указала Одра.
Он посмотрел на них. Они покрылись мурашками. Не маленькими, а огромными белыми узлами, напоминающими яйца насекомых. Они оба смотрели на его руки, не произнося ни слова, будто любовались каким-то музейным экспонатом. Мурашки медленно растеклись.
Возникшую паузу нарушила Одра.
– И я знаю еще одно. Сегодня утром тебе позвонил кто-то из Штатов и сказал, что ты должен уехать.
Он встал, коротко глянул на бутылки со спиртным, прошел на кухню, вернулся со стаканом апельсинового сока.
– Ты знаешь, что у меня был брат, и знаешь, что он умер, но тебе не известно, что его убили.
У Одры перехватило дыхание.
– Убили! Ох, Билл, почему ты никогда не…
– Говорил тебе? – Он рассмеялся, смех этот напоминал лай. – Не знаю.
– Что случилось?
– Тогда мы жили в Дерри. Город залило дождем, но худшее уже миновало. Джордж скучал. Я болел гриппом, лежал в постели. Он захотел, чтобы я сложил ему кораблик из газетного листа. Я это умел, годом раньше научился в дневном лагере. Он сказал, что пустит его по ливневым канавам Уитчем-стрит и Джонсон-стрит, так как по ним по-прежнему текла вода. Я сделал ему кораблик, и он поблагодарил меня, и пошел на улицу, и больше я не видел моего брата Джорджа живым. Если