Между тем лишь полная сумма определений способна представить его. Даже сегодня слово «человек» служит обозначению индивида и некоего собирательного начала, равновеликого человеческому роду. Стоит ли удивляться тому, что в далеком прошлом, кстати, не только европейской культуры, человеком в полном смысле слова понимается лишь патриарх, глава семейства, домовладыка? В представлении древних, материи, слагавшие плоть домочадца, были недостаточны для того, чтобы сделать его личностью.
Все это отражается в зеркале мифа. Известно, что древние герои отличаются от простых смертных прежде всего своей природой; что-то иное, особое в ней выделяет их из людского массива. Этим иным является божественное начало: только соитие с божеством способно породить героя.
Велик он более всех человеков,
На две трети он бог, на одну – человек он,
Образ его тела на вид несравненен…[8]
говорится уже в эпосе о Гильгамеше, одном из древнейших литературных пямятников. Пусть не кровь богов, но нечто таинственное, сакральное содержится и в природе отца патриархального семейства; не даруя ему бессмертия, оно все же выделяет его из прочих. Отсюда и все отличия правосостояний, определяющие статус домовладыки и домочадцев, как в самой семье, так и в социуме. Только глава семьи является суверенным носителем сущностных определений своего рода, только он несет в себе что-то от природы своего первопредка, и только один из его потомков может наследовать некое таинственное начало, связующее всю цепь поколений. Не в последнюю очередь именно эти обстоятельства делают сакральной еще и фигуру первенца. Понимание того, что эта исключительность – всего лишь продукт культурных условностей, придет значительно позднее, древнее же сознание способно объяснить ее только таинственной особенностью тех материй, которые извне соединяются с «природой» патриархальной личности. Эти обстоятельства формируют и ее собственное строение, и всю систему внутрисемейных отношений, и, добавим, всю структуру социума.
Впрочем, в какой-то степени нерасторжимым единством человека и вещи, «человеко-вещью» становится не только домовладыка, но и все его домочадцы, включая самых последних из них, рабов. Каждый из тех, кто входит в эту первичную социальную группу, образует собой такую же сложную амальгаму. С той, разумеется, поправкой, что не каждому сообщается все необходимое для завершения его полноты и совершенства, другими словами, то, что дает право на основание собственного рода. Все производное от харизмы патриарха сообщается