На столе еды в несколько раз больше, чем в состоянии съесть три человека: как мясные блюда, так и всевозможные закуски. Не хочется, чтобы все эти вкусности пропадали зазря, поэтому накладываю в тарелку гору всего и приступаю к трапезе. К тому же я помираю с голоду. Последние пару дней я почти не ела из-за тошнотворного привкуса вины и сожаления.
– Так чем у вас тут можно заняться? – спрашиваю, доедая остатки салата. Все настолько вкусно, что хочется еще и тарелку вылизать. Мама, по папиному распоряжению, держит нас на строгой высокобелковой диете, и меня уже тошнит от рыбы и пропаренной спаржи.
– Можешь подсобить с чисткой конюшни. С навозным душком довольно быстро свыкаешься, – говорит тетя. Я гляжу на нее во все глаза, и она смеется. – Да шучу, Мила. Хотя мне вправду не помешала бы помощь по хозяйству.
– Готова взять на себя стирку. И уборку в доме. – Я отодвигаю тарелку и тем самым даю понять, что наелась, затем ставлю локти на стол. – Но серьезно, где тут в городе гуляют? Вряд ли мне сейчас сгодятся детские площадки, на которых я играла в четыре года. А в Нэшвилл[1] съездить можно?
Попай хрипло усмехается, затем берет пустой стакан и с трудом встает.
– Туда можно доехать разве только на машине, – говорит он, сочувственно похлопав меня по плечу, и отходит к раковине.
Тетя откидывается на спинку стула и сцепляет пальцы на коленях – вид у нее серьезный.
– Вообще-то, Мила… Покаместь ты здесь, придется придерживаться некоторых правил.
– Правил?
– Правил, установленных самим Рубеном Фишером.
– Экий шельмец, – бурчит Попай, наливая воды в стакан. – Жуткий тип…
– Да, знаю. – Рубен уже меня проинструктировал, последние пару дней буквально вдалбливая в голову одно и то же распоряжение, которое я сейчас цитирую, закатив глаза: – «Сиди тише воды ниже травы и не привлекай внимание ни к себе, ни к отцу».
– Это еще не все, – говорит тетя и замолкает. Какое-то время она смотрит на свои переплетенные пальцы, затем поднимает на меня встревоженный взгляд. – Рубен велел не выпускать тебя за пределы ранчо.
– Чего?! – Сердце уходит в пятки. – Мне нельзя никуда выйти?
Вдруг на тетином лице расползается озорная улыбка.
– Кто сказал, что мы послушаемся Рубена? Мы с тобой… у нас будут свои правила.
– Значит… – с надеждой тяну я, распрямляя плечи, – мне все же можно выходить?
– Можно! Только, Мила, обещай держаться подальше от неприятностей, – просит тетя. Голос у нее серьезный, улыбка исчезла. – Я должна всегда знать, где ты, с кем и что делаешь. Покаместь ты передо мной отчитываешься, можешь поступать как заблагорассудится, а о Рубене я позабочусь. Справедливо?
– Да! Обещаю, никаких неприятностей. – Я застегиваю воображаемую молнию на губах и невинно хлопаю глазами.
Вернувшись со