– Ладно, померзни еще чуток. Я сейчас Вовку провожу и вернусь. – Пацаны побежали дальше. Юрка посмотрел им вслед, прислонился к железному забору и прикрыл глаза. А ведь если бы Женька отвалила часть денег за золотишко, у меня все бы получилось. И Лариска, дрянь, собачонкой бы за мной побежала. И Новый год я встречал бы на теплом пляже у моря, а не торчал бы сейчас тут ледяным столбом.
Васька вернулся быстро. Пробежал в калитку, на прислонившегося к забору пьяного дядьку даже не взглянул. Позовет ли кого? Позвал, не забыл. В воротах нарисовался Миха водитель, это Юрка помнил, вместе пили, вместе Ларку делили. Рад, гаденыш, наверно, что меня выперли. Теперь вся Лариска твоя.
– Эй, Юрка, ты что тут стоишь? Замерзнешь на хрен. Зима ведь.
– Миха, будь другом, вынеси бутылку и сигарет. Околел совсем.
Тот быстро смотался в дом, притащил две бутылки водки и пачку сигарет «Гангрена». Нынче на каждой пачке какую-нибудь дрянь пишут по указу здравоохранения. Махнул рукой, давай, мол, грейся и уходи куда подальше. И убежал под теплый Ларискин бочок. Эх, бабы дуры! Все беды от них. Юрка открыл бутылку, запрокинув голову, залпом выпил половину. Глотку и грудь обожгло спиртом. Стало теплее, как к печке привалился. Почти сразу градусы ударили в голову. Дорога под ногами вертанулась раза два вокруг него и встала на место, как ей и было положено лежать. То есть, легла, как положено встать на место. Или… Тьфу, запутался! Юрка с трудом настроил в гудящей голове маршрут движения, и потопал к отчему дому. А что? Мой дом, имею право туда идти. Я там родился, значит, он мой. Ну и пусть, мамка отписала дарственную Вовке. Дом то все равно мой. Женька не знает ничего. Иначе бы выгнала меня сразу без разговоров. А она перепугалась, раскудахталась как курица. Можно еще поднажать малость, припугнуть и раскошелится, как миленькая. Вон у избушки две машины стоят: черный внедорожник ее мужика (успела, зараза, уже завести) и ОКА в сугробе. В доме комп навороченный. Не хило денежек, видать, привалило. А все прибедняется. Делится, значит, не желает. Сейчас посмотрим, как ты не хочешь делиться.
Было трудно идти по дороге, которая качается как подвесной мост через реку. И заборчик гнилой совсем. Держусь обеими руками, а он шатается вместе со мной. Едва отцепился от калитки, рухнул в сугроб. Посидел чуток, допил вторую половину из бутылки и пополз до крыльца по тропинке. Так надежнее, а то ветер поднялся, с тропинки сносит. Дополз, стукнул пустой бутылкой в дверь. Получилось звонко, аж эхом отдалось.
– Тебе чего? На коленях извинения просить явился или еще золота просить? – Женя, сведя брови, не добро смотрела на «любимого» бывшего.
Юрка с трудом принял вертикальное положение. На сколько мог, выпрямился, внимательно посмотрел на Женю, нет, на двух Женек, или на трех?
– Из-з-звините, дайте… дайте мне все мое. – Он жалко хлопал заиндевевшими ресницами, посиневшие губы едва шевелились. Женя посмотрела на побелевшие пальцы, сжимающие бутылку и