приятно выпуклых частей лица.
господи!
до чего эти дни мелкокалиберны,
отстреливаются бесшумно,
со световой скоростью,
и обесцененные, и неиспользованные
уходят
шагом ступенчатой молнии
прямо в банкротство.
не цепляясь к ушедшим,
приступаем к новым,
поджигаем их зелёным огнём
безусловных бездарнейших сумерек-целей
и обязательно губим, ломаем и топчем их.
но мать-время,
как муравьиная матка,
с каждым истечением периода
готова родить нам новые шансы.
зима, 2009 г.
Обними меня
время поднялось на четвереньки,
выползая из комы в шестнадцать человеческих лет,
по ступенькам
выдыхало оно две густые волны.
с высоты полёта сокола
две точки нас сливались в широкозаливное «мы».
наши объятия
прозрачные, общие, очень личные,
стояли так очень долго.
в частоте восприятия
теряли на ощупь зарубки первичные,
теряли пакетно-лёгкие головы.
со световой скоростью
расстояния крохотнели между нами,
цвета риса, клыками
разрывалось в куски пространство
и то, что называлось бы гордостью,
но не к нам. иностранство
породы голоса,
почти бессвязного,
рукой не вязанного,
выравнивало полосы
себяпонимания.
я без внимания
к чему бы то ни было,
ведь наши объятия
узкие, вязкие, очень личные —
занимают меня всецело,
без главного.
чувства ассиметричные
твоею рукой
сжимаются у плеча правого.
простите…
я к вам с надеждой
на первое самое.
20.03.2009 г.
Полдень вечнозелёный
вечером солнце выдаёт красную карточку.
лунное знамя вывешивает белый флаг.
лучи падают на абордаж,
и оно сдаётся.
в звериный кулак
враг смеётся,
смотря на такую удачу.
а я не прячу,
а только прячусь в страусином неведеньи,
ещё день и
раскроется, как я видела, что
утопли два корабля,
что носами тыкаются
в морщины сухой желтокожей гавани,
их парусинные платья мылятся
о тёрку гравия.
луна, честно труся,
сраженья не выбрала,
ей в спину не нужно такого общества,
а солнце ликует,
плюясь и фыркая,
вот оно каково – отрочество.
нагнусь я,
проснусь я,
что-то сонно намямлю
и наступлю рыжими ступнями
на и так тонущий флот.
капитан героически готов всадить себе саблю,
кипит искривившийся рыданьями рот,
глазами он мутными
из темноты бури пытается выманить
любой чётко бьющий
острый