– И что Грибоедов? Согласился?
– Ну, в то время царям не отказывали, – засмеялся папа. – Как, впрочем, и в любое другое. Грибоедову пришлось собираться в путь. Но ехать он очень не хотел, будто предчувствуя беду. Поэт объяснял свое состояние своему приятелю Пушкину так: «Вы не знаете этих людей: вы увидите, дело дойдет до ножей!»
– Какому Пушкину? Тому самому?!
– Ну да, тому самому – «светилу русской поэзии». Пушкин и Грибоедов вращались в одном кругу и приятельствовали. Собираясь в Персию во второй раз, Грибоедов спрашивал сам себя: «Что сделано?» И сам себе отвечал: «Да, „Горе от ума“ и Туркманчайский договор отменно удались…» Поэт называл чин посланника, который дал ему император, «павлиньим» – вроде свадебного генерала. Читала же Чехова? Грибоедов говорил, что в Персии ему «многое придется делать так, как делать бы не следовало». Он понимал, что император дал ему такой красиво называющийся чин, чтобы использовать в непростой обстановке.
– Пап, а ты откуда все это знаешь?! – мой папа походил на Шахерезаду, у которой в каждой сказке таилась другая сказка – и так тысячу и одну ночь! Папа тоже мог рассказывать увлекательные истории бесконечно, они не кончались у него никогда. Если только он сам уставал.
– Я хорошенько обнимал чинару! – хитро прищурился папа и продолжил: – И вот Грибоедов снова по пути в Персию оказывается в Тифлисе. И снова он в угнетенном состоянии духа и всячески пытается оттянуть прибытие на удручающее его место службы. Вот тут-то он и влюбляется отчаянно в княжну Нину Чавчавадзе.
– Ты же говорил, что он воспринимал ее ребенком! Как же так вышло?
– Совершенно верно, – согласился папа. – Грибоедов сам признавал, что это было внезапное озарение, что он воспылал в одну секунду, не посмотрев, что у Нины уже есть настойчивый обожатель, почти жених. И этот жених – Сергей Ермолов, сын того самого генерала Ермолова, который спас Грибоедова от царского гнева и ареста из-за его связей с декабристами
– Но как же тогда он взял и в нее влюбился?! – меня очень волновал вопрос, когда же друзья отца перестают видеть в его дочери только ребенка?!
– Нину Чавчавадзе, дочь своего друга, он знал с детства и даже учил ее игре на фортепиано. Но в тот приезд в Тифлис, зайдя к Чавчавадзе, вдруг увидел не девочку, но девушку. Грибоедов, говорят, всегда подтрунивал над «романтизмом и сентиментализмом», но в тот раз сам признал, что все его поведение вдруг стало «гимном сентиментальности». Он во всех красках описал это смятение