– Надя, я тебя люблю, – тихо проронил я, не отрывая глаз от столешницы. И получил подзатыльник.
Дождливый день был полон лишений: настойчиво прятал сильное солнце за обложной пеленой туч, подменял все звуки цветущего лета на монотонный минористический шорох, и вдобавок замыкал нас в пространстве, ограниченном крышей. Неминуемо наступил момент, когда кровь в жилах полностью заместилась виноградным откровением, и мы вывалились на оперативные просторы. Напитанные ненастьем дорожки не оценили выходного гламура и мигом завладели кроссовками, джинсовыми костюмами и ухоженными локонами.
И тут я заметил на тропинке светлый камушек, неожиданную скорлупку – след зелёного орешка. Я догадался, что сам по себе волочил вчера из машины прохудившийся пакетик с фисташками, растрачивая по пути содержимое. Крадучись, как по сказочным крошкам, мы двинулись вдвоём по завету Шарля Перро.
В завершении сказочной цепочки стояла моя «ласточка» – «Нива» образца 1976 года, с полным баком бензина, налаженной горячей печкой и почти сказочными сиденьями от «Сааба». С финских разборок они идеально перемещались в салоны советских внедорожников.
В заросшей по-королевски, укромной ложбинке «Нива» разместилась словно волшебная карета, не имея никаких шансов превратиться в тыкву. Я прыгнул за руль, а она поместилась рядом.
Саабовские сиденья приняли розовые от холода лодыжки, и джинсовая куртка повисла на зеркале заднего вида, затмив лобовое стекло. Джо Кокер задорно захрипел на кассете: – You Сan Leave Your Hat On, – но она оставила только перчатки.
Листва диких кустарников волновалась в боковых окнах как оранжерейная посадка, а в салоне оказалось немного «Амаретто».
В её глазах зажёгся совершенно дикий блеск, а тонкие перчатки потянулись к моему ремню. Меня затрясло как на экзамене по научному коммунизму, и я машинально пристегнулся ремнём безопасности. Когда перчатки вошли в соприкосновение с моей голой кожей, я признался себе, что как партизан никогда бы не выдержал пыток и выдал все секреты врагу.
Вероятно, в этот момент я размышлял об изъявительных наклонениях глаголов, и само собой сложилось:
– Из всяческих наклонений
я выбираю Твоё,
желательное – в колени,
особенно – за рулём…
Мы никогда не делали такого в машине!
Салонная эквилибристика оказалась особым видом спорта, вначале ей нравилось следить за рукоплещущими верхушками сосен в заднее стекло, пока я находился сзади, а когда она развернулась, тут то я и понял, что бежать некуда, заметался в тесной клетке, как-то неловко провалился – и в самое сладкое. Но она залилась слезами, забилась – и радостно расцвела на мой испуг.
С тех пор прошёл