В следующую секунду Тоа-Ситель точно прозрел, и от этого прозрения у него закружилась голова: веревки были живыми внутренностями распятого на алтаре человека. Кишки, вытянутые из его живота сквозь разрез пониже пупка, болтались на крюках, как требуха в коптильне. Желудок Тоа-Сителя подкатил к горлу, и Герцог исподтишка взглянул на Берна: хотел узнать, как реагирует тот.
Граф, подавшись вперед и немного в сторону, вытянул шею, чтобы лучше разглядеть открывшуюся картину.
Император стоял в магическом круге, голый по пояс, словно борец, руки по локоть в крови. Его глаза, черные, как пасмурное небо в полночь, сверкали безупречным блеском, в котором не было ни тепла, ни холода. Кивком он указал на низкий диван у стены и пророкотал:
– Садитесь, а я пока вымою руки.
Графу и Герцогу показалось, будто с ними заговорила гора.
Оба сели, неотрывно наблюдая за Императором, а тот подошел к жаровне: из ее багрового нутра поднимался дым, пропитанный ароматом можжевелового масла, который почти перебивал застарелую вонь, – слишком много крови было пролито в этой комнате когда-то. Ма’элКот только взглянул на жаровню, и пламя, повинуясь невидимому приказу, взметнулось вверх и стало столбом вровень с его макушкой. Он сунул обе руки в огонь, и тот позеленел, как трава; кровь на коже Императора схватилась коркой, потрескалась и стала осыпаться.
Император Ма’элКот, Щит Проритуна, Повелитель Анханы, Протектор Кириш-Нара, Лев Белой пустыни и так далее и так далее, был самым большим человеком, которого Тоа-Ситель видел в жизни. Даже Берн, высокий по обычным человеческим меркам, едва доставал макушкой до кончика умащенной воском бороды Императора. Его каштановые кудри, медно-красные в свете яркого пламени, спадали ему на плечи крупными волнами, тяжелыми, как камнепад в долине Потрясенных Утесов.
Не вынимая из пламени рук, Император тщательно тер ими друг о друга, точно мыл. Его бицепсы перекатывались, словно бочонки, а массивные мускулы грудины, казалось, были изваяны из камня каждый в отдельности и уже потом подогнаны друг к другу, как фрагменты мозаики. Кровь, потрескивая, отскакивала от пальцев Императора, улыбка становилась все шире, обнажая безупречные зубы. Языки огня как будто отклонялись от его пальцев, а он энергично тер их, отскребая последние остатки кровавой корки. Когда он снова обратил взгляд на своих Подданных, его глаза были ярко-синими, как небо на исходе лета.
Император был тем единственным человеком, кого боялся Тоа-Ситель.
– Не трудитесь докладывать, – начал Ма’элКот. – У меня есть новые задания для вас обоих.
– Ты… э-э-э… – Берн выпрямился и отрывисто кашлянул, прочищая горло. – Ты нас не накажешь?
Брови Императора сошлись к переносице.
– А следует? За что же? Как вы успели предать Меня?
– Я… я не… – Берн кашлянул снова. – Я не предавал, но…
– Но Шут Саймон снова улизнул, – ровным голосом закончил за него Ма’элКот, переступил