Нильс уже обсох. Помочь ему, что ли? Нечего. Пусть учится. Он берет третью ириску.
Аксель отчаянно пытается вновь забраться на камень, но руки его скользят, и он раз за разом срывается в воду.
Нильс медленно жует ириску. На камень можно забраться только с разгона, а разве Аксель может разогнаться в воде? Конечно, не может. Куда ему…
Аксель прекращает попытки взобраться на камень и поворачивает к берегу. Отчаянно колотит руками по воде, но не продвигается ни на сантиметр. Он смотрит на Нильса расширенными от страха глазами и что-то кричит, Нильс не слышит, что именно, и отворачивается.
Вода смыкается у Акселя над головой.
Только теперь Нильс встает.
На секунду показывается голова Акселя, даже не голова, а мокрые волосы, и он опять уходит под воду. Несколько пузырьков воздуха – и все.
Теперь Нильс торопится. Он прыгает в воду и быстро плывет к камню. Но Аксель не появляется.
Нильс ныряет, но он еще не умеет открывать глаза под водой и изо всех сил шарит руками в холодной, тяжелой воде.
Акселя нет.
Он выныривает на солнце, откашливается и забирается на камень.
Кругом него только вода. Солнечные зайчики пляшут на легких волнах, а что творится под водой – не видно.
Аксель не появляется.
Нильс ждет и ждет, но ничего не происходит. Ему становится холодно стоять по щиколотку в воде, он плывет назад к берегу и долго стоит на солнце. Ждет – может, послышится знакомое плескание, но все тихо.
Все тихо. Даже трудно понять, как может быть так тихо. В узелке лежат четыре ириски. Он смотрит на них… все же начнут спрашивать – и мать, и другие. Нильс вспоминает бесконечный день, когда хоронили отца в марнесской церкви. Все были в черном и пели псалмы о смерти.
Он всхлипывает. Вот так, пожалуй, лучше всего. Он пойдет к матери, всхлипнет и скажет: Аксель остался на берегу. Он хотел остаться, мамочка, а я устал и замерз. А когда все начнут искать Акселя, он может вспомнить траурную музыку с отцовских похорон и всплакнуть вместе с матерью.
Надо идти домой – теперь он точно знает, что рассказать, а о чем умолчать.
Но сначала Нильс доедает оставшиеся четыре ириски.
2
Герлоф Давидссон сидел в своей комнате в доме престарелых в Марнесе и наблюдал в окно, как заходит солнце. Колокольчик в столовой уже прозвонил в первый раз. Пора вставать и идти ужинать.
Если бы он жил у себя дома, в своем родном рыбацком поселке Стенвике, он бы обязательно дождался, когда солнце скроется за морским горизонтом. Но Марнес на восточном побережье острова, поэтому солнце исчезает на полпути, за березовой рощей у церкви. Сейчас, в октябре, березы стоят голые и словно протягивают руки к оранжево-красному диску солнца.
Час сумерек. Час жутких историй.
В Стенвике, когда Герлоф был еще маленьким, закат был сигналом к концу работы – и на полях, и в рыбацких хижинах. Все шли по домам, но лампы не зажигали – экономили керосин. Сидели в полутьме, вспоминали ушедший