На задней стенке одной из карет блестел массивный золотой орел австрийских Габсбургов, тоже о двух головах, но пером пожиже и с длинными голенастыми ногами. Это была посольская карета, Иван Дмитриевич ее хорошо знал. Она стояла дальше от подъезда, чем другие, и, значит, прибыла после них. Отсюда вытекало, что сам австрийский посол, граф Хотек, слава богу, жив, а убили хозяина особняка.
Чтобы вернее оценить масштабы события, Иван Дмитриевич прошелся вдоль строя экипажей. За каретой Хотека стояла простая черная коляска. Кучер был знаком, возил не кого-нибудь, а великого князя принца Петра Георгиевича Ольденбургского.
Возле парадного дежурили двое в штатском. Они отгоняли зевак и просили прохожих перейти на другую сторону улицы, но Ивану Дмитриевичу не было сказано ни слова. Он направился к подъезду. Вдруг откуда-то сбоку вынырнул его доверенный агент Константинов и засеменил рядом, шепча:
– Я, Иван Дмитриевич, вас тут караулю, чтобы известны были, зачем званы…
– Сгинь, – велел Иван Дмитриевич. – Уже без тебя знаю.
Константинов сгинул.
Крыльцо, прихожая, вестибюль, коридор – пространство без форм, без красок. Только запахи, от них никуда не денешься. Справа потянуло чем-то горелым. Ага, там кухня. Впрочем, даже такое невинное наблюдение пока было лишним. Иван Дмитриевич шел на приглушенный звук голосов, глядя прямо перед собой. Ничего не знать, по сторонам не глазеть – так надежнее. Сперва нужно выработать угол зрения, иначе подробности замутят взгляд. Главное – угол зрения. Лишь дилетант пялится на все четыре стороны, считая это своим достоинством.
С отвратительным скрипом отворилась дверь, Иван Дмитриевич вошел в гостиную. Там было светло от эполет, пестро от мундирного шитья. У окна стоял граф Хотек, уже успевший нацепить на грудь траурную розетку. Принц Ольденбургский что-то говорил ему по-немецки, а посол кивал с таким видом, будто наперед знал всё, о чем скажет великий князь. Офицеры и чиновники скромно подпирали стены, мимо них прохаживались трое: герцог Мекленбург-Стрелицкий, министр юстиции граф Пален и градоначальник Трепов. Шувалова не было.
Иван Дмитриевич вошел бочком, осторожно, усилием воли пытаясь сделать свое грузное тело как можно более невесомым. Никто не обратил на него внимания. Он достал из кармана гребешок, причесался, привычно расчесал бакенбарды. К сорока годам они заметно поседели, седые волосы утратили прежнюю мягкость и торчали в стороны, нарушая общий контур. Баки требовали постоянного ухода, но сбрить их Иван Дмитриевич