В тамбуре грохотала сцепка. Из последнего купе вышла молодая женщина в длинном халате и притворила дверь.
– Простите, – сказала она, – вы только что сели?
– Да, – ответил я.
– Это правда, что президент убит?
Я вспомнил суровое предостережение Андрея.
– Мне об этом ничего не известно, – сказал я.
– А какие новости? Мы едем из Бухареста и ничего не знаем.
– В Москве танки.
– Как вы думаете, – спросила женщина, – чем всё это закончится?
Я пожал плечами.
Женщина ещё немного постояла, затем ушла к себе.
Облака напоминали пепел дотлевающего костерка. Иногда они вспыхивали, словно кто-то пошевелил их, но тут же меркли. Далеко, среди полей, на покатом склоне, впадало в дрёму село. Две силосные башни, точно воины в шлемах, встали на ночной пост. Мне казалось, я слышу, как протяжно и лениво мычат коровы. Там сейчас пахнет навозом и скошенным клевером, а за селом, возможно, пацаны, сбившиеся в стайку, украдкой выкуривают одну на всех первую папиросу. Рвануть бы стоп-кран и уйти в то село. Подсесть к мальчишкам, научить их пускать кольцами дым. И ни о чём не думать.
Я понимал: в Москве меня не ждёт ничего хорошего. И потому цеплялся за покинутый мир, который с каждым километром становился всё пленительнее и слаще. Запах пирога, дрожащие тени от герани на кухне, утренний воробьиный щебет… И алая роза в хрустальном бокале – нежная, хрупкая. Как память. Как надежда. Как жизнь.
Закрой глаза. В виденье сонном
Восстанет твой погибший дом,
Четыре белые колонны
Над розами и над прудом.
И ласточек крыла косые
В небесный ударяют щит.
А за балконом вся Россия,
Как ямб торжественный, звучит.
Давно был этот дом построен,
Давно уже разрушен он.
Но, как всегда, высок и строен,
Отец выходит на балкон.
И, зоркие глаза прищурив,
Без страха смотрит с высоты,
Как проступают из лазури
Судьбы ужасные черты.
И чтоб ему прибавить силы,
И чтоб его поцеловать,
Из залы или из могилы
Выходит, улыбаясь, мать.
И вот, стоят навеки вместе
Они среди своих полей.
И, как жених своей невесте,
Отец целует руку ей.
А рядом мальчик остроглазый
Прислушивается. К чему –
Не знает сам. И роза в вазе
Бессмертной кажется ему.
– Чай будете?
Проводник смотрел участливо и терпеливо.
– Спасибо, это было бы кстати, – сказал я.
Через минуту проводник принёс стакан чая в алюминиевом подстаканнике.
– Осторожно, он горячий, – предупредил парень.
Лесопосадки налились темнотой. В ветках