Месье Омон прикрыл глаза. Эстелла развернула сверток. Планы здания, напечатанные на шелке. Можно распихать их по карманам, намеренно вшитым под подкладку плаща, чтобы переносить платья в копировальную мастерскую. Правда, Эстелла будет слишком заметной в своем блестящем золотом платье и расшитом серебристым бисером плащем из черного бархата.
– Беги! – в третий раз прошептал месье Омон сквозь стиснутые зубы.
Наконец Эстелла кивнула. Теперь слова песни, которую она пела в клубе, обрели конкретный смысл: в ее город вторгся враг, и, возможно, выполнив то, о чем умоляет месье Омон, она сможет предотвратить еще большее посягательство на честь Парижа.
Глава 2
Эстелла торопливо выскочила на улицу. Карты шелестели в карманах, как чьи-то невнятные голоса, напомнив о передаваемых из уст в уста слухах: будто немцы сбрасывают с самолетов отравленные конфеты, чтобы дети подбирали их и болели; будто немцы переодеваются монахинями и шпионят за парижанами; будто по ночам в городе приземляются немецкие парашютисты. Она опасалась, что каждый прохожий может оказаться симпатизирующим фашистам членом пятой колонны, который помогает Германии и потому готов на все, лишь бы помешать ей добраться до театра и передать карты. И все же девушка спускалась вниз по рю Ботрейи, мимо старинных часов, ржавых, однако продолжающих идти и напоминаюших парижанам, что, хотя их город бессмертен, к ним самим – и к ней в том числе – это не относится.
Затем, надеясь, что извилистый маршрут, который она выбрала, позволил городу укрыть ее и спрятать в складках улиц, Эстелла повернула направо, к Пале-Рояль. Наконец она увидела театр и теперь благодарила Бога за то, что ее платье достаточно нарядно и никому здесь не покажется неуместным.
Она поднялась по покрытой красным плюшевым ковром винтовой лестнице на верхний этаж и оказалась в уютном и роскошно обставленном холле – восхитительном при других обстоятельствах, – который освещала огромная люстра, настолько яркая, что Эстелла прикрыла глаза ладонью. Украшенные фестонами красные бархатные занавески закрывали дверные проемы, которые, как она предположила, вели собственно в театр. Стены были оклеены темно-бордовыми обоями с золотистой окантовкой; все остальное тоже отделано под золото – люстра, перила балконов, карнизы, рамки фресок на потолке, барельеф в виде изящной арки над дверью в дальнем конце холла. Женщины в платьях от Шанель, Лелонг и сестер Калло небольшими группами сидели в низких креслах, обитых красным бархатом; мужчины смеялись, попивая коньяк и кальвадос. Эстелла знала, что по многим причинам светская жизнь не прекращалась, люди устраивали вечеринки и застолья, однако после увиденного сегодня очутиться в театре было для нее все равно что попасть на Луну или в любое другое место, настолько же удаленное от реальности – той реальности, в которой немецкая армия подступает к Парижу.
Раздались звуки фокстрота, и несколько пар решили потанцевать, хотя места было немного. Эстелла откинула капюшон, распустила по плечам длинные темные