Вот так бывает,
даже как-то странно
Вот так бывает, даже как-то странно.
Всё, как обычно, но совсем не то.
И будущее кажется туманным,
И миг грядущий, словно решето,
И каждый шаг твой собственный пугает,
И каждый жест, и каждый звук в тиши.
Но на стене вдруг тени возникают,
Отдав приказ короткий: «Сядь, пиши».
Бумагу в руки, карандаш, и муза
Глядит в лицо (усилий ни на грош),
Она освободит меня от груза,
Я лишь спрошу: «Когда ещё придёшь?».
В ответ она: «Я рядом постоянно,
Ты лишь начни, и я к тебе приду.
Не говори, что всё вокруг туманно,
Не накликай на творчество беду».
Мне было страшно только раз
Мне было страшно только раз,
Когда мне в наказание
Судьба послала в поздний час
Всеобщее признание.
И возгордившись этим, я
За славою пустилась.
В тот миг поэзия моя
Со мною и простилась.
И сколько слёз я пролила,
Молилась ночью тёмной,
Подругу верную звала,
Клялась, что буду скромной,
Что никогда не возгоржусь,
Коль вздумают заметить,
Что, если надо, откажусь,
Коли решат отметить.
На чаши равные весов
Легли талант и слава.
И выбор мой упал на ту,
Что оказалась справа.
Мне было страшно только раз.
Её боясь ухода,
Я неизменно поклялась
Быть верной ей до гроба.
Прости меня, мама.
Я был некорректен
Прости меня, мама, я был некорректен,
Беспечен и глуп, но меня не суди.
Прости меня, мама, на этой планете
Мне ближе тебя никого не найти.
Уставшим, но чётким, прокуренным басом
Я вновь повторяю, что жить нелегко.
Мне грезится слава. Я рад был бы сразу
Взлететь на престол в кепке, майке, трико.
Но здесь заправляет не мальчик с щетиной,
И я пролетаю фанерой9 опять.
Играть в детский сад можно, только мужчиной
Однажды мне, видимо, велено стать.
Насмешка, быть может. Ирония, что ли..?
Я вырос, но в сердце всё то же дитя.
Излишняя гордость не хочет позволить
Меня упрекать и смеясь, и шутя.
Не сходится что-то, и карты не кроют,
Тузы, как обычно, в чужих рукавах.
О вкусах и чувствах, конечно, не спорят,
Но спорят о будущем и о правах.
А я заблудился, застрял в лабиринтах
Своей необъятной, несчастной души.
Но имя твоё повторяя в молитвах,
Я тихо прошу: «Ты, родная, дыши».
Я груб и наивен, заносчив и странен,
И, может быть, слишком порою жесток,
Но в миг доброты вспоминаю о маме,
Чтоб ей написать только несколько