Он родился в Ист-Энде в Глазго, потом с шестнадцати лет работал инженером на рыболовецких судах в Северном море. Бабушка умерла от рака, когда мама была еще подростком. Каждый год в день ее смерти мама запиралась в своей спальне и не выходила до следующего утра. А вот дедушка неизменно держался стоически. Он напоминал карикатуру на одну из маминых сказок: тяжелая жизнь выковала сурового человека, чей мир с годами ничуть не менялся – неважно, на скольких судах он ходил, сколько разных мест и людей повидал. При этом каждое лето он проводил в саду в компании Эл и меня – в хорошую погоду устраивал пикники, хохотал вместе с нами и принимал участие в наших бесконечных охотах за сокровищами, а в дождливые дни строил в доме все более затейливые форты и замки из одеял. На выходных дедушка отправлялся на лейтский рынок, и мы часами сидели за кухонным столом в ожидании мелодии Bluebell Polka или Lily of Laguna, которые он насвистывал довольно фальшиво, и хромающего силуэта в проеме застекленной двери, с полотняной сумкой на плече, полной сливочных ирисок и тянучек. Для нас он был спасением от маминых бесчисленных страхов и дурных предчувствий. Дедушка всегда сидел неподвижно, делая вид, что слушает ее настойчивый шепот, и усмехался, когда она особенно волновалась и размахивала руками.
«У страха глаза велики, цыпа. Забей!»
Тут мы и жили – Эл, мама, дедушка и я. В этой уютной, неказистой комнате. С улыбкой оглядываю шаткие бежевые шкафчики. Старый титан – серебристая труба воткнута в скрытый дымоход, в котором вечно застревали птицы. Я слушала, как они скребутся и хлопают крыльями, и звук шел глухой, словно они под водой. Под старой сушилкой для белья стоит новенький холодильник «Смег» неуместного ярко-синего цвета. За высоким окном в георгианском стиле, состоящим из множества отдельных стеклышек, обрамленных деревянными горбыльками, раскачиваются на ветру старые яблони.
Снова поворачиваюсь к открытой двери в холл и к дедушкиным часам, телефонному столику, фарфоровым тарелкам с птицами на стенах. Внутри меня пустота. Знаю, обманываться легко, особенно если сама хочешь верить в реальность происходящего, но для меня этот дом – нечто большее, чем просто старые воспоминания. Он словно музей или мавзолей. Или миг катастрофы, застывший под слоем вулканического пепла. Наверное, поэтому Эл и захотела его купить и наполнить утерянными вещами. Увидела объявление в газете, решила взглянуть из простого любопытства, сама не ожидая, что прийти сюда – словно вернуться в детство… Полагаю, ей было трудно устоять, хотя из нас двоих сентиментальностью отличалась я. Эл овладела искусством забивать на все задолго до того, как мы повзрослели.
Беру совок и щетку, брошенные Россом на полу, подметаю осколки. По пути к мойке резко останавливаюсь возле плиты и смотрю на потрескавшуюся затирку между двумя плитками, испачканную чем-то темным. Сердце замирает. Меня