Сбившиеся с пути. Александр Юрьевич Просвирнов

с воротами. Кошкин спрыгнул с двуколки, открыл заскрипевшую дверцу и вошел во двор. Распахнул изнутри обе створки и завел лошадь с экипажем. Глеб скромно зашел следом и с улыбкой наблюдал, как командир обнимается и целуется с высыпавшими из дома родными – отцом с матерью, дедом с бабкой, младшим братом Гришкой и двумя совсем юными сестрами.

      Обе украдкой бросали на Глеба оценивающие взгляды, и тот почувствовал себя несколько неловко. Двадцатидвухлетний Григорий был очень похож на старшего брата – такой же рослый, крепкий и видный молодой мужчина. Он долго тряс Глебу руку, а потом прикрикнул на сестер:

      – Чего зыркаете, бесстыдницы! Марш обе за комитетчиками!

      Девчат как ветром сдуло со двора, а все остальные прошли в дом – и сразу за стол. Пока хозяйка подносила с кухни нехитрую снедь, стали подтягиваться члены сельского комитета бедноты общим числом семь человек. Возглавлял их Григорий Кошкин. В ходе застолья Глеб сразу определил, что парень тот толковый и много повидавший на своем коротком веку, особенно за три года на германской войне. В отличие от старшего брата Григорий войну вспоминал нередко. Захмелев, рассказывал одну историю за другой: и про бои, и про госпиталь, и про революционные прокламации в окопах, и про службу фельдшером.

      – Много я тогда умных книжек прочитал! – хвастался Гришка. – Собирался на доктора пойти учиться – но революция важнее. Выучусь потом.

      Глеб прикинул про себя, что младший Кошкин рисовался таким образом перед горожанином – мол, мы тоже не щи лаптем хлебаем. Наверняка его байки и дома, и в селе слышали уже много раз.

      Как ни старался Глеб уклоняться, все равно пришлось принять изрядную дозу мутного самогона. Иначе, получалось, он комбед за людей не считает. Тем не менее городского гостя сразу зауважали – он всех запомнил, называл каждого по имени-отчеству, подкидывал вопросы по Гришкиным историям и довольно удачно и деликатно шутил по мотивам баек Матвея. Командир только диву давался:

      – А я-то думал, ты толком не слушал меня!

      За разговорами незаметно опустели три зеленоватые полуштофовые бутылки, купленные недавно у Лукьяновны. Вытряхнув последние капли в стопку, Матвей огляделся. Один из комитетчиков сразу встал. Но Григорий усадил его обратно и заявил:

      – Сам слетаю!

      Поднялся, пошарил по боковым карманам, сунул ладонь в задний и застыл на несколько секунд. Затем взъерошил кудрявый чуб, хмыкнул и исчез на кухне. Появился оттуда уже с пустой полутораштофовой посудиной и вышел из дома.