Хлоп – моя собственная ладонь, что падает на шероховатую декоративную штукатурку стены, чтобы хоть какая-то опора была под рукой.
– С-с-сука, – безадресный выдох, чистая кипучая эмоция, которую просто необходимо вытолкать из груди.
– Извините, – мягкий женский голос звучит над моим плечом негромко, но настойчиво, – вы не могли бы не выражаться в общем холле? У нас здесь много посетителей с детьми.
Оборачиваюсь, вижу очень стройную русую мышку в темно-синем строгом костюме. На бейджике должность «администратор» и имя «Зоя». Девушка смотрит на меня с укоризной.
– Простите, – выдыхаю вымученно, – чувствую себя не очень. Вырвалось.
– Пусть больше не вырывается, – Зоя говорит со мной строго, как с ребенком из детского сада, но все-таки сменяет гнев на милость, – вы и вправду выглядите неважно. Вызвать вам врача?
– Не надо, – хриплю и отталкиваюсь ладонью от стены, на которую опирался, – я оклемаюсь.
Сказать легко. Только противная слабость от удара шокером до сих мелко сводит мышцы. И черные точки эти в глазах…
Но мне надо вернуться в ресторан, там остался Антон, он до паники боится оставаться один. И отойти на несколько минут – ладно. А уехать, не дай бог, на скорой и оставить его одного…
Да, определенно, Холера обогатила свой арсенал новыми приемчиками.
Шокер… Надо же…
Чего не ждал, того не ждал…
– Вам водки налить? – услужливо подскакивает бармен, когда я тяжело забираюсь на высокий барный табурет. Пожалуй, слишком высокий для того, у кого такая тяжесть в ногах, но признать свою слабость мне оказывается невозможно.
– Только воды, – покачиваю головой.
Выпил бы на самом деле без оглядки, но я за рулем и с ребенком. Тоха уже видел в своей жизни отца-алкоголика, и слишком хорошо помнит, что это такое. Не буду вызывать у пацана лишний раз эти ассоциации.
Когда его папаша соблаговолил явиться в суд, на котором его лишали родительских прав – Антоний съежился в комочек между мной и Верой. Старался, чтоб «родитель» не заметил его совсем.
А для того, чтобы он осмелился заговорить с судьей, мы оба стояли с ним рядом. Спасибо тетке из органов опеки, что она и это попросила занести в протокол – что Антон биологического папашу до смертных колик боится.
Легок на помине – Антоний, карауливший мое возвращение у стеклянной стены детской комнаты, вприпрыжку несется через зал ресторана. Забирается под руку, обнимает за пояс. Беспокоился, птенец! И так по жизни тревожный, после похорон матери он стал паниковать из-за сущих мелочей. Я предпочитал даже в школу за ним приезжать за пять минут до конца урока, потому что если я опаздывал – мог потом полчаса искать, под какую парту в школе забился перепуганный Антошка.
– Ну что, братец, какое мороженое ты хочешь? С шоколадом или с карамелью? – мягко щиплю Антона повыше плеча.
Он отвечает не сразу. Молчит, пыхтит жарким дыханием мне в рубашку, а когда заговаривает наконец – о мороженом не говорит ни слова.
– Пап, а та тетя…