– Ты говоришь почти как Дима Вяземский, – вспомнил Ковалев недавнюю историю1. – Ты стал демоном, Вася!
– Демоном? – мрачно усмехнулся Егоров. – Возможно… А знаешь, Андрей, почему я не убил тебя тогда, в Славянске? Нет, вовсе не из жалости и не потому, что когда-то сам же спас тебя. Просто я хочу, чтобы ты понял, что понял я… Ты такой же, как я. Ты думаешь, в отличие от остальных. И… – он не закончил фразу, услышав шорох за спиной. Обернувшись, он нацелил свой пистолет на ополченца, подкравшегося к нему сзади.
– Не стрелять! – закричал Ковалев своему подчиненному и «брось пистолет» – Егорову.
– Брось пистолет, Вася. Клянусь. Я дам тебе уйти…
– Ты отпустишь того, кто положил твоих парней? А как же ты объяснишь это своему начальству? – засмеялся Егоров. – Вон, сколько свидетелей, – он кивнул на других ополченцев, которые спешили на помощь своим товарищам.
– Ты видишь, что окружен. Брось пистолет! – повторил свое требование Ковалев и крикнул ополченцам:
– Не стрелять!
Оглядев тех, которые держали его на прицеле, Егоров скривил мрачную гримасу и посмотрел на Ковалева.
– Андрей, я облегчу тебе задачу, – с этими словами он приставил дуло пистолета к своей голове и… произвел выстрел.
– Нет! – вскрикнул Ковалев и подбежал к безжизненному телу, которое распласталось на земле.
– Нет! – вскричал Андрей Ковалев и… проснулся. Сердце бешено колотилось в его груди, и он сильно вспотел и должен был отдышаться. За окном стояла темная ночь. Переведя дух, Ковалев еще долго лежал на спине, вглядываясь в темноту, пока не стало светать.
Ему часто снился этот сон, который возвращал его к временам известных событий. С тех пор прошло уже четыре года, но воспоминание было столь ярким, что казалось, будто все случилось вчера.
Вскоре после Иловайска Андрей Ковалев вернулся в Россию…
Увы, эта поездка, кроме новой боли, ничего не принесла ему. Боли не телесной, – по счастью, за все время боев он не получил ни одного серьезного ранения, не считая одной царапины от пули, что едва задела его под Славянском. Но боли, которая терзала его израненную душу. Напротив, эта боль усилилась, и причиной тому был отчаянный поступок Василия Егорова.
Андрей чувствовал себя виноватым в том, что случилось тогда, в том лесу. При мысли о том, что он причастен к гибели близкого друга, человека, который спас его когда-то, – а она, эта мысль, нестерпимо мучила его, – теперь ему хотелось только одного – забыться. Бутылка водки стояла на столе, и он то и дело порывался распечатать ее, чтобы наполнить стакан доверху и утолить горе. Но что-то останавливало его от этого шага. Краешком сознания он понимал, что, если сейчас сорвется, то остановиться уже не сможет. Перед его мысленным взором мелькали образы тех, кого он любил. Особенно часто он вспоминал свою жену, с которой познал мимолетное счастье (ее забрала смерть). Странно, но когда она была жива, он едва