– Клянусь честью, мисс Сибила умеет говорить комплименты!
– Нет, Гарри, вы не понимаете: для нее я – все равно что герой какой-то пьесы. Она совсем не знает жизни. Живет с матерью, замученной, увядшей женщиной, которая в первый вечер играла леди Капулетти в каком-то красном капоте. Заметно, что эта женщина знавала лучшие дни.
– Встречал я таких… Они на меня всегда наводят тоску, – вставил лорд Генри, разглядывая свои перстни.
– Еврей хотел рассказать мне ее историю, но я не стал слушать, сказал, что меня это не интересует.
– И правильно сделали. В чужих драмах есть что-то безмерно жалкое.
– Меня интересует только сама Сибила. Какое мне дело до ее семьи и происхождения? В ней все – совершенство, все божественно – от головы до маленьких ножек. Я каждый вечер хожу смотреть ее на сцене, и с каждым вечером она кажется мне все чудеснее.
– Так вот почему вы больше не обедаете со мной по вечерам! Я так и думал, что у вас какой-нибудь роман. Однако это не совсем то, чего я ожидал.
– Гарри, дорогой, ведь мы каждый день либо завтракаем, либо ужинаем вместе! И, кроме того, я несколько раз ездил с вами в оперу, – удивленно возразил Дориан.
– Да, но вы всегда бессовестно опаздываете.
– Что поделаешь! Я должен видеть Сибилу каждый вечер, хотя бы в одном акте. Я уже не могу жить без нее. И когда я подумаю о чудесной душе, заключенной в этом хрупком теле, словно выточенном из слоновой кости, меня охватывает благоговейный трепет.
– А сегодня, Дориан, вы не могли бы пообедать со мной?
Дориан покачал головой.
– Сегодня она – Имоджена. Завтра вечером будет Джульеттой.
– А когда же она бывает Сибилой Вэйн?
– Никогда.
– Ну, тогда вас можно поздравить!
– Ах, Гарри, как вы несносны! Поймите, в ней живут все великие героини мира! Она более, чем одно существо. Смеетесь? А я вам говорю: она – гений. Я люблю ее: я сделаю все, чтобы и она полюбила меня. Вот вы постигли все тайны жизни – так научите меня, как приворожить Сибилу Вэйн! Я хочу быть счастливым соперником Ромео, заставить его ревновать. Хочу, чтобы все жившие когда-то на земле влюбленные услышали в своих могилах наш смех и опечалились, чтобы дыхание нашей страсти потревожило их прах, пробудило его и заставило страдать. Боже мой, Гарри, если бы вы знали, как я ее обожаю!
Так говорил Дориан, в волнении шагая из угла в угол. На щеках его пылал лихорадочный румянец. Он был сильно возбужден.
Лорд Генри наблюдал за ним с тайным удовольствием. Как непохож был Дориан теперь на того застенчивого и робкого мальчика, которого он встретил в мастерской Бэзила Холлуорда! Все его существо раскрылось, как цветок, расцвело пламенно-алым