Зеркало загадок. Хорхе Луис Борхес

множества собственных изобретателей верлибра. Среди прочего подражали наименее защищенной стороне его словесного дара – щедрым перечням подробностей географии, истории и ближайшего окружения, которые Уитмен нанизывал, исполняя завет Эмерсона стать поэтом, достойным Америки. Такими подражаниями или отголосками стали футуризм, унанимизм. К этому свелась и сводится вся французская поэзия нашего времени, за вычетом той, что идет от Эдгара По (хочу сказать, от блестящей теории По, а не от его ущербной практики). Большинство при этом, кажется, даже не подозревало, что перечни – один из древнейших приемов поэзии (вспомним ветхозаветные псалмы, или первый хор из «Персов», или гомеровский список кораблей) и что подлинная заслуга Уитмена – не их длина, а тончайшая словесная подгонка, «притяжения и отталкивания» вокабул. А вот Уитмен об этом никогда не забывал:

      And of the threads that connect the stars and of wombs

                  and of the father-stuff[21].

      Или:

      From what the divine husband knows, from the work

                  of fatherhood[22].

      Или:

      I am as one disembodied, triumphant, dead[23].

      Между тем восхищение создало фальшивый образ Уитмена – образ гиганта, воспевающего мир и обращенного к миру, этакого неотвязного Гюго, снова и снова допекающего человечество. С тем, что на изрядной части своих страниц Уитмен и впрямь выглядит подобной напастью, я не спорю; хочу лишь показать, что на других, лучших, это поэт пылкой и лапидарной краткости, человек, исповедующий, а не провозглашающий свою судьбу. Лучше всего с этим справится перевод[24]:

ONCE I PASSED THROUGH A POPULOUS CITY

      Однажды, когда я проходил по большому, многолюдному

           городу, я пытался

      Внедрить в свою память его улицы, зданья, обычаи, нравы,

      Но теперь я забыл этот город, помню лишь некую женщину,

           которую я

      Случайно там встретил, и она удержала меня, потому что

            полюбила меня.

      День за днем, ночь за ночью мы были вдвоем —

            все остальное я давно позабыл,

      Помню только ее, эту женщину, которая страстно

            прилепилась ко мне,

      Опять мы блуждаем вдвоем, мы любим, мы расстаемся

            опять,

      Опять она держит меня за руку и просит, чтобы я не уходил,

      Я вижу ее, она рядом со мною, ее грустные губы молчат

            и дрожат.

WHEN I READ THE BOOK

      Читая книгу, биографию прославленную,

      И это (говорю я) зовется у автора человеческой жизнью?

      Так, когда я умру, кто-нибудь и мою опишет жизнь?

      (Будто кто по-настоящему знает что-нибудь о жизни моей.

      Нет, зачастую я думаю, я и сам ничего не знаю

            о своей подлинной жизни,

      Несколько слабых намеков, несколько сбивчивых,

            разрозненных, еле заметных штрихов,

      Которые я пытаюсь найти для себя самого, чтобы

            вычертить здесь.)

WHEN I HEARD THE LEARNED ASTRONOMER

      Когда