– Пописайте в пробирку…
Ллену протянули чистую колбу, узкую, как шкура от сосиски.
– Пошире баночки нет?
– Вы попадете.
После этого ответа он уверился, что проверять будут не мочу, а его «ссульную» меткость. В туалет все-таки пошел.
И почему он не эгоист, которому все равно? Подумаешь, снял в баре девку, переспал. Дальше не его проблемы…
Вот только точила, как кислота камень, мысль о том, что Лизе о смерти Макса все равно раньше или позже сообщат, и она не сможет понять, как переспала с любимым через сутки после его смерти. Это знание может явиться для нее шоковым, может неприятно сдвинуть сознание, а «лань» подобного не заслуживала. Плохих новостей, собственно, тоже, но выбора нет…
«Не мое дело», – твердил себе Эйдан в который раз, и в который раз это не срабатывало.
В пробирку он попал с третьей попытки.
Он не хотел, но решился. Даже не уговорил себя – пнул прийти. И теперь объяснял:
– …поспорил… наткнулся на тебя… сменил внешность… Я метаморф, умею такое…
А в глазах Лизы водопад из смены чувств – недоумение, растерянность, понимание, ужас, наконец… Паника-паника-паника. Она, сама того не зная, изменила. В какой-то момент, глядя на изменившегося прямо при ней гостя, «лань» перестала дышать, у нее спазмировало горло.
В коридоре горит только ночник, за окном уже темно; Ллен не стал даже проходить.
– Послушай, я не хотел причинить вреда, искал женщину на ночь… Не знал, что ты занята, что все так… обернется…
На него смотрели, как на чудовище, как на вервольфа, хотя внешность самого Эйдана чудовищной не была – обычный мужчина, чуть выше среднего, не старый, не страшный.
– Я хотел все объяснить ему сегодня, чтобы у тебя без проблем… Но узнал…
На этом моменте Ллен тяжело вздохнул – сейчас ему придется ее «убить».
– …что твой Макс мертв. Уже двое суток. Разбился на своей машине, сел за руль пьяным.
Даже сообщил место, километр, название каньона. И увидел, как рушатся в глазах Лизы булыжники, некогда составлявшие фундамент ее внутренней планеты. Разломы, разломы, вселенная бесшумно и на части…
Он понимал, что надо остаться, утешить, стать той грудью, которую можно колотить, в которую можно рыдать. Но не смог. Страшился даже представить, как сможет следующий час смотреть ей в глаза, видеть в них гарь после ядерного взрыва, слышать, как рыдает, трещит по швам чужая душа.
– Прости, – выдавил хрипло. – За меня… за новости…
«За все это».
И ушел.
Закрыл за собой дверь, зная, что больше не вернется.
Глава 3
Следующие пять дней он тонул в работе, как в болоте. Нырял в рутину, напрашивался на боевые действия, прилипал