Он вдруг понял, что делал колдун, и у него запылали щеки. Болван безмозглый, раздери меня Великий Циклоп на клочки! Вовсе она не желала ему зла. Она хотела, чтобы безногий его вылечил. И кисть она ему не из мести срубила, а чтобы отсечь пулю демона, которому почти удалось заглотить его душу… Берн невольно передёрнулся.
Ну и дурень же! Ну и идиот! Этого ему показалось мало, и он выругал себя тем же оборотом, что использовала она.
Лю
Когда мы миновали динаму, я прогнала Лууде. Я чувствовала, что мне надо побыть одной, иначе… иначе сама не знаю что.
Но только лишь ушел Лууде, как набежали бабы и девки из Лесного Места, в ноги кинулись, стали благодарить за избавление от летучих чудищ. В краску меня вогнали. Чего кланяться? Это мое дело, мой долг. Вот я его и выполнила. Кое-что и сверх долга сделала, но не для баб этих… для Берна, будь он проклят природой-матерью во веки веков!
Наконец пришлые бабы отстали. Я присела у безлюдных развалин порушенного ветряка и дала волю слезам. Те хлынули, словно копились годами. Да так оно и было: последний раз я ревела от всей души, когда Сай растолковал мне, кто я есть.
И что меня так проняло? Ну, занес руку захватчик. Первый раз в жизни, что ли, дралась? И все-таки я чувствовала себя преданной, обманутой. Он был слишком непохож на врага. Я, как дурища распоследняя, поверила в его улыбки, его заботу, добрые слова. Я даже радовалась за него, что он стал генералом.
Размечталась, девка-дура? Вот и получи!
Нашла меня сестрица Дариана. Сама младше меня на два лета, по-матерински заговорила:
– Что же ты сидишь, Кроха? Земля не прогрелась ещё с холодов, застудишь чего, не попусти природа-мать…
– А и застужу? – огрызнулась я. – Кому с того убыток?
С юности я ходила походами, на снегу ночевала, в ледяной воде плавала – никто и бровью не вёл. Застужусь ли, нет – все одно для рода отрезанный ломоть, сухая ветка без побегов. Чего меня жалеть-то? Ну, сестрицы, конечно, жалели, когда подросли да ума набрались…
– Кроха, да ты плачешь! – Дариана обняла меня. – Нешто обидел кто? И кому же в голову могло прийти? Благодетельница ты наша, охальники трёхглазые и те тебя почитают и никому в обиду не дадут. Да ты не влюбилась ли? – ахнула сестрица.
– А коли влюбилась?
– Тебе ж нельзя, Кроха! – заволновалась Дариана. – Старейшины приговорили. Что ты, опомнись!
– Тех, кто приговорил, нет уже, – резко ответила я.
– Ладно, не шуми, сестрица. – Дариана сообразила. – Зря я всполошилась. Косы-то срезали, люби теперь кого хочешь. Тебе ведь рожать запретили, а не влюбляться. Ну, Кроха! – Она затормошила меня. – Вытри слёзы-то.
– А если я и рожу? – выкрикнула я, не послушав. – Что с того? Детки будут низенькие?