Нина подняла изломы бровей:
– Сеньор Раффаеле! Я не могу сказать вам, как поступить! Не мне указывать вам, чтó вы должны делать – и должны ли!
– Княгиня! Я приехал к вам, как к другу. Но даже вы говорите со мной не как друг! Даже вам мешает легенда о моём королевском происхождении!
Раффаеле вышел из дома Ланевских, пересёк мостовую и остановился на гранитном береге Невы. По Английской набережной гуляли петербургские аристократы, постукивая тросточками о камни; прохаживались дамы с зонтиками, ошивались разносчики-торговцы, катились пролётки, скрипели телеги с соломой и бочками. Он надвинул шляпу на лоб и отвернулся к Неве.
Перед глазами на противоположном берегу желтело здание Академии художеств. По медленному течению плыли парусники и челноки с грузом. Заморосил мелкий дождь, оставил влажные крупинки на чёрном фраке. Строгие здания с колоннами взыскательно смотрели герцогу в глаза с Васильевского острова, где вместо улиц – линии, прямые, как правила петровского этикета.
Погода переменилась: серое небо разбросало тучи, открыло голубое пространство. Над Невой поплыли перистые северные облака.
Перед домом княгини Нины ждал извозчик. Ждал извозчик, ждал петербургский свет. Но ждала ли Екатерина?
Раффаеле застал её дома одну – в гостиной. Она по-прежнему сидела у изразцовой печи и клавикорда и вышивала неаполитанский пейзаж – в безмятежном мире тишины, размеренного маятника часов и голубых стен.
– Отчего вы вернулись? – Екатерина подняла на него строгие глаза. И потянулась к клавикорду, чтобы положить рукоделие.
– Прошу вас, не вставайте! – Раффаеле выставил руки.
Она замерла на стуле, прижимая к себе полотно с воткнутой под стежки иглой.
– Что случилось, сеньор Раффаеле?
– Сеньорина Каттерина, – он взглянул на неё сверху. – Каттерина! Мои визиты в ваш дом привлекли внимание общества Пьетробурга. Я искренне не желаю погубить ваше положение – и прошу вас стать моей женой.
У неё дрогнули ресницы. Глаза не выдержали – убежали к ножке клавикорда. Королевская красота герцога слепила их.
Длинный носок его чёрной туфли подвинулся на полдощечки паркета к шёлковой бахроме её подола.
– Но, сеньор Раффаеле, вы же не любите меня, – тихо произнесла Екатерина и встала. Откинула скомканное полотно на клавикорд.
– Вас нельзя не полюбить.
– Это вас нельзя не полюбить!
Он приблизился. Вгляделся в её неподвижные серые глаза. Русские глаза – раскрытые по-славянски, с восточно-зауженными уголками.
– Смогу ли я сделать вас счастливой?
– Я не сомневаюсь. Но, сеньор Раффаеле…
– Говорите мне «Раффаеле».
– Нет, сеньор Раффаеле! Я не могу вас так называть!
– Ddìo mio!29 – его рука потянулась ко лбу.
– Сеньор