пьяном состоянии, совсем не стоял на ногах, опять беспричинно придрался ко всем тут, сначала избил жену, затем детей. Сапура как могла защищала детей от жестокого мужа, от такого ужасного положения, увела в другую комнату, хотела спрятать. Холмурод всё больше распалялся, бесился, выбросил трясущихся от страха детей на улицу. А на улице холодно, зима, плюнешь – плевок до земли не долетает – замерзает… Постеснявшаяся идти к соседям, женщина с детьми устраивается как-то в коровнике. Через некоторое время, поняв, что муж уснул, возвращается в дом, укладывает детей спать… С рассветом проснувшийся муж с криком: «Вы еще здесь! Кормлю – пою вас, неблагодарных, а вы творите тут, отбились совсем? Все с глаз долой!» опять выгоняет жену и детей на улицу. Может женщина, будучи одна, и смирилась бы, так и ночевала бы в коровнике, кляня судьбу, хоть и замерзла бы там, не подняла бы руку на мужа. Но то, что творил муж со своими детьми, родило в ней безграничную ненависть, наполнило ее глаза кровью… Теперь ей было всё равно. Лишь бы дети остались живы-здоровы! Среди ночи, взяв в руки топор, она неслышно войдет в комнату, где спал Холмурод. И опускает топор на голову разлегшегося тут как свинья, храпящего на весь свет, мужа… три-четыре… пять… ударов, пока не обессилела… Тогда суд дал ей 8 лет. Потом на основании протеста прокурора, другой суд отменил решение первой инстанции и справедливо решил присудить ей 3 года лишения свободы… Эх, если это было в его руках, он освободил бы женщину или присудил ей условный срок. Но закон есть закон! Наказывает не следователь, а суд, это его прерогатива…
– Поесть было бы неплохо, пока не поздно! – нарушил его мысли бас впереди сидящего и не отрывающего глаз от дороги Махкама.
– Давай сначала закончим с делом. Обед не сбежит!
– Да я хотел сказать, по возвращении все места будут закрыты! Ладно, закончить с делом так закончить! Дело может, на самом деле, сбежать, а поесть никуда не денется, – Махкам повернулся назад, расплылся в улыбке.
Но почувствовав, что собеседник совсем не готов шутить, нахмурился. А внутри закипел: «Что от вас ждать-то, что вы можете, молокососы?! Беспокоите только людей, тужитесь без пользы! Столько дней прошло, чего добились?! Мы и сами смогли бы то, что вы сумели. К каждой вещи приставать – что пользы?! «Улики, доказательства» нужны, видите ли! На вашем бы месте, я бы давно обеих жен пастуха, всех его помощников там арестовал бы. С ними немножко «поработать», все улики сами придут».
А Санжарбек был занят своими мыслями, как будто рядом никого и не было. Когда работал в районной прокуратуре, детали расследуемого дела раскрывались и объединялись в одну общую картину, как на сцене в театре: вызывали ли мотивы преступления у него какое-то оправдание? Нет, нет! Отсутствие веры, да-да, скажем, предать любовь, изменить верности, добру отплатить плохим, было бы правильнее сказать! Любовь, превращающаяся в отвращение. Это можно понять, это есть! А если и любовь была и всё хорошее? События-то как начинались? Любили ведь, любя, на одну
